– Вот видишь! – сказал удовлетворенно Демба. – Впрочем, побриться было совсем не так легко. Это сошло благополучно, но я чуть было не попал в безвыходное положение. Я, видишь ли, был предусмотрителен и, прежде чем войти в парикмахерскую, достал в подворотне деньги из кармана. Пока меня брили, я держал все время пятьдесят геллеров в руке. Когда после бритья подмастерье чистил на мне платье, я выронил деньги на пол как будто по неловкости. Подмастерье поднимает их, и я уже радуюсь удачной своей мысли и направляюсь к двери. Вдруг он мне говорит:
– Еще десять геллеров, пожалуйста.
– Почему? – спрашиваю я.
– Бритье стоит сорок геллеров, – говорит подмастерье.
– Ну? А у меня выпало из руки пятьдесят.
– Нет, тридцать, – говорит он и показывает мне свою ладонь, и на ней действительно только тридцать геллеров.
– Монета в двадцать геллеров куда-то закатилась, – говорю я ему. – Двадцать геллеров должны еще где-то быть на полу.
Он нагнулся, и я хотел вынуть из кармана и положить на подзеркальник двадцать геллеров, пока он искал монету и не обращал на меня внимания. Но, к несчастью, как раз в этот миг дверь открывается, и входит какой-то господин… У меня едва хватило времени спрятать руки. Тем временем подмастерью надоело искать монету, и он сказал:
– Ничего нет на полу; вы, сударь, по-видимому, ошиблись.
– Она должна быть там, я это знаю наверное, поищите еще, – отвечаю я ему.
Но больше он искать не хотел.
– Вы, сударь, уронили тридцать геллеров, я ведь это видел.
Я был в полном отчаянии.
– Их было точно пятьдесят, – повторяю я. – Поищите, они должны сыскаться.
А тут еще вмешивается пришедший господин и ворчит, что из-за моих жалких двадцати геллеров он принужден ждать и что у него нет времени. Я не знал, что делать, и в замешательстве, чтобы выиграть время, сказал:
– А под шкафом вы смотрели? Монета покатилась туда.
Парикмахер заглянул под шкаф, и действительно – представь себе, какой случай! – там оказалась монета… После этого я быстро ушел, но чувствовал себя так, словно меня чуть было не переехал автомобиль… Я раньше никогда не думал, что человеку так часто нужны руки. Гораздо чаще, чем мозг, можешь мне поверить, Стеффи.
– Что же ты теперь будешь делать?
– Да, – сказал Демба. – У меня теперь двойная задача. Во-первых, я должен раздобыть двести крон. Для этого ты мне не нужна, Стеффи, это я могу сделать сам. Но мне нужно отделаться от наручников, и в этом ты должна мне помочь.
Стеффи Прокоп молчала и думала.
– Я все рассказал тебе, Стеффи. Тебе одной рассказал я все. Ты должна решить, виновен ли я или невиновен. Ты знаешь все, все мотивы поведения. Оправдан ли я в твоих глазах?
Стеффи Прокоп покачала головой.
– Нет.
Демба прикусил себе губы.
– Ты, значит, не хочешь мне помочь?
– О да, я хочу тебе помочь. Покажи мне наручники.
– Нет, – сказал Демба. – Если ты находишь, что я неправ, то мне не нужно твоей помощи. Отчего хочешь ты мне помочь, если осуждаешь меня?
– Я тебе только что говорила, Стани, – сказала Стеффи тихо и просительно. – Женщина может любить мужчину, когда он безобразен и когда он глуп. А также, когда он плохой человек, Стани. Покажи мне наручники.
– Нет, – сказал Демба и отодвинулся от Стеффи. – Зачем?
– Но ведь надо мне на них посмотреть, Стани, чтобы помочь тебе.
Станислав Демба беспокойно поглядывал на дверь.
– Кто-нибудь может войти.
– Нет, они еще обедают, – сказала Стеффи Прокоп. – Только после обеда приходит сюда отец и ложится на диван. Покажи же.
Станислав Демба медленно и колеблясь выпростал руки из-под накидки.
– В сущности, мне все равно, считаешь ли ты меня преступником или не считаешь. Я признаю над собой только собственный суд, – сказал он и бросил на Стеффи робкий взгляд, изобличавший лживость его самоуверенных слов.
– Так вот какие они, эти наручники! – тихо сказала Стеффи Прокоп.
– Ты их представляла иначе? – спросил Демба и проворно спрятал снова руки под накидку. – Два стальных обруча и тонкая цепочка.
– Цепочка совсем тонкая, – установила Стеффи Прокоп. – Перепилить ее, вероятно, нетрудно. – Она встала. – У папы есть ящик с инструментами. Погоди немного, я пойду за напильником.
Она вернулась с двумя напильниками разных размеров.
– Теперь ты должен изо всех сил растянуть цепочку. Так, хорошо! Теперь нужно торопиться. Она принялась пилить стальную цепочку.
– А что бы тебе грозило, Стани, если бы тебя нашли? – спросила она. – Держи руки спокойно, иначе не выйдет ничего.
– Два года тюрьмы, – ответил Демба.
– Два года? – Стеффи с испугом взглянула на него.
– Да. Приблизительно столько. Два года. – Стеффи Прокоп ничего больше не говорила, только старалась с отчаянным рвением пропилить цепочку.
– Да, – сказал Демба. – В этом-то весь ужас. В этом несоответствии между виной и карой. Два года пытки! Два года беспрерывного мучения!
– Тише! – остановила его Стеффи. – Не так громко. Они слышат в столовой каждое слово.