Прыжок в ночь

Его ответ удовлетворил и Кокорева и нас. О более конкретных задачах нашего десанта вряд ли знал и сам Топорков. Наверное, и не было смысла, по соображениям сохранения военной тайны, доводить до нашего сведения замыслы командования и конечную цель намеченной операции, поскольку мы были не диверсионной группой, где заранее каждому все определено.

На исходе был второй час полета, когда летчики попросили приготовиться к прыжку. Лейтенант зажег фонарик и посмотрел на ручные часы. Они показывали полночь. К нашему удивлению, трусоватый Генка Трошин решительно заявил, что будет прыгать первым. Никто не возражал. Через несколько минут мы начали выпрыгивать, а вернее, вываливаться в темноту ночи. Мысли были только о встрече с землей, поэтому о прыжке не думалось.

Кольцо выдернул спокойно. Как и в первый раз, сильно встряхнуло. Парашют раскрылся. Я осмотрел купол и стропы. Они были перекрещены. На всякий случай решил раскрыть запасной. Выдернул кольцо, взял в руки сложенный аккуратно купол и бросил его в сторону, вниз. Несколько секунд спустя, наполняясь воздухом, купол, мягко коснувшись лица, поднялся над головой. Теперь я уже был спокоен. Внизу ничего не было видно, лишь в отдалении что-то горело. Я медленно опускался, покачиваясь на стропах, навстречу неизвестности, таящей для меня, может быть, роковую встречу.

Принял кое-какие меры: расстегнул гранатную сумку, проверил, легко ли вынимается из чехла нож.

Опасения были напрасны. Земля бережно приняла меня. Провалившись по пояс в снег, приземлился. Погасив оба купола, отстегнул винтовку. Только собрался расстегнуть карабинчики лямок, как впереди кто-то показался на лыжах. Вскинув винтовку, я крикнул: «Стой, кто идет? Пропуск!»

Лыжником оказался десантник из восьмой бригады. Не успел я его расспросить, как он здесь оказался, раздался треск, и ночь пронзила светящаяся пулеметная трасса. Самолет, из которого я только что выпрыгнул, загорелся и огненным метеором врезался в землю, выплеснув пламя взрыва. Не успел я понять, в чем дело, как загорелся второй. Из него, сквозь огонь и дым, вылетали черные точки, над которыми вспыхивали белые купола. Некоторые из них становились золотистыми, превращаясь в факелы. На фоне горящего самолета хорошо выделялись парашюты, по которым полоснули пулеметные очереди немецкого ночного истребителя.

Пылающий самолет, как и первый, врезался в землю. Его участь разделили и те парашютисты, которые не успели выпрыгнуть.

Во время выброски я не совсем удачно приземлился. Несколько в стороне от всех десантников взвода. Поэтому ни с кем из них не встретился и никого поблизости не увидел. Да и нелегко было кого-нибудь увидеть в маскхалатах. К тому же каждый старался не выказывать себя. Вступил в силу закон войны: «Кто первый увидел, за тем и первый выстрел». Постоял я несколько минут, прислушиваясь, не раздастся ли свисток комвзвода, условный сигнал.

Но так и не услыхал.

- Пойдем к нам в бригаду! Здесь недалеко, а завтра разыщешь своих, - предложил встретившийся мне десантник (их целый взвод послали встречать нас).- Парашют оставь, специальная команда подберет! - остановил он меня, когда я начал отряхивать купола от снега.

- Нет, заберу! - упрямо сказал я. - Он теперь для меня…

- Ну и тащи, будь любезен, если тебе так нравится! - хохотнул негромко десантник, словно хотел подчеркнуть, что законы писаны не для всех.

Идти с ношей было трудно, но я готов был терпеть и большие неудобства из-за одной только благодарности к парашюту, в целости и сохранности спустившему меня на землю.

Светила полная луна. Ее не было, когда вылетали с аэродрома. В настороженной тишине под нашими ногами хрустел и мертвенным светом искрился снег. Не верилось, что ты уже на войне и что уже пролилась кровь твоих товарищей.

Без происшествий дошли до деревни, где размещался первый батальон восьмой бригады. Здесь, в деревне, я и провел остаток ночи.

Утром от десантников, с которыми ночевал, я узнал, что второй батальон нашей бригады расположился в соседней. деревне Великополье. Мои новые гостеприимные товарищи наперебой уговаривали меня остаться с ними.

- Наш взводный не будет против. Он, как родной отец, все понимает. Сам останется в голоде и холоде, а нас накормит и обогреет, - расхваливали десантники своего командира.

- Спасибо, но я не останусь. Ваши командиры хорошие, а наши не хуже. Знали бы нашего сержанта Юру - последнюю рубаху для товарища не пожалеет. А комиссар Васильев? Человек!..

Взяв в одну руку винтовку, а в другую чехол с парашютом, вышел из избы. И только вышел, как по деревне, словно эстафета, покатилось предостерегающее:

- Воздух!.. Воздух!..

Над крышами изб с противным свистом, строча из крупнокалиберных пулеметов, промелькнули два «мессершмитта». Я увидел, когда они уже взмывали ввысь, сверкнув в лучах солнца. Десантники, высыпавшие за мной из избы, к визиту фашистских истребителей отнеслись как к чему-то обыкновенному.

- Они что, каждый день наведываются?- спросил я.

- В воскресенье бывают перерывы. Фрицы спят и отдыхают, - пояснил мне мой ночной проводник.