Прыжок в прошлое. Дилогия (СИ)

– Кузьма, мне сейчас недосуг с тобой эти дела обсуждать, не до этого мне. Ты вот сам попробуй подумать, как это можно сделать. А вот вечером я приеду, тогда и расскажешь, чего надумал, а потом уже решим, как и что, дело то нужное для нас.

Когда я приехал в Кремль меня срочно вызвали к царю. Иоанн Васильевич нервничал, это было видно невооруженным глазом.

– Сергий Аникитович, митрополит Антоний занемог. Лежит в покоях своих, и не встает, второй день. Сам только, что об этом узнал.

Слушай Щепотнев, ты свой язык на замке держишь, это хорошо, так вот я с Антонием часто ссорился, много он крови у меня попил, но не время сейчас митрополита менять. Так, что езжай к нему и ежели можешь что-то сделать, то делай.

А уж если встанет Антоний на ноги, сам знаешь, я в долгу не останусь, мое слово крепкое.

В ответ я только поклонился и, пообещав сделать все, что смогу вышел из царских палат.

Когда я зашел в темную палату, где лежал Антоний, там почти ничего не было видно. Я попросил сопровождающих зажечь свечи. На кровати полусидел митрополит. Его лицо и глаза были желтоватого цвета. А сам он казался осунувшимся и похудевшим.

– Гепатит? – была первая мысль.

Я поклонился митрополиту, тот был в ясном сознании и также приветствовал меня.

– Вот уж не думал, что меня ты греховодник лечить будешь, – слабо улыбнулся он.

Усевшись рядом с больным я неспешно начал расспрос и, похоже, гепатитом здесь не пахло, зато при пальпации живота в проекции желчного пузыря было явное раздражение брюшины.

– Плохи дела, – думалось мне, интоксикация, пожилой возраст, капельниц у меня нет, эфирный наркоз, все одно к одному, умрет на операционном столе скорее всего.

Антоний проницательным взором, как будто читал все сомнения написанные у меня на лице:

– Давай рассказывай Сергий, что ты у меня наглядел?

Владыко, плохие дела у тебя. Есть под печенью желчный пузырь, так вот полон он камней, и один камень выход из пузыря закрыл, если этот пузырь не снять, то он лопнет и вскоре умереть придется.

Митрополит пожевал пересохшими губами и произнес:

– Ну, а ты раб божий, что можешь предложить?

Владыко, могу я предложить, снять этот пузырь, только болезнь ослабила тебя и от дурман-водки моей можешь ты не проснуться.

Антоний поднял глаза на окружающих:

– Все слышали, что Щепотнев говорил. Так вот решил я, что лучше от дурман – водки не проснусь, а если Господь бог решит, что жить мне еще нужно, то жив буду. Давай лекарь делай свое дело.

Через три часа, митрополит уже раздетый лежал привязанный к операционному столу у меня в больничке. Все подворье было заполнено монахами, которые молились и крестились за здравие Антония. А отец Варфоломей уже служил внеочередную службу в забитой до отказа домовой церкви.

Ну, вот пришел час первого настоящего испытания для меня и моих помощников. Сегодня их у меня было пять человек, стоявших в холщовых балахонах, и масках. По моей команде одни из них начал давать наркоз. Второй лекарь стоял рядом с подобием мешка Амбу, сделанного из тонких рыбьих шкур. Третий контролировал пульс и частоту дыхания, а четвертый и пятый ассистировали мне. Операционное поле было уже отграничено и обработано йодом.

Я мысленно перекрестился и начал разрез, выдрессировал я своих помощников хорошо, не успел я протянуть руку, как в ней уже был иглодержатель с иглой и ниткой. Быстро перевязав сосуды и просушив рану, я открыл брюшную полость и вручил расширители одному из ассистентов.

Дальше я все делал, как на автомате – выделение пузырного протока, его перевязка, перевязка пузырной артерии, и только коротко прошипел сквозь зубы, когда мне дали в руку иглодержатель с шелком,

– Вашу мать, с кетгутом дай.

Затем осторожно выделил сам пузырь из серозной оболочки, выложил его на приготовленную плошку. Когда я начал гемостаз оставшейся полости мне сообщили испуганным голосом

– Сергий Аникитович митрополит дышать перестает.

Я похолодел.

– Давайте быстро, как я учил, маску на лицо и дышать! Дрожащими руками мой ученик начал качать мешок.

– Какой пульс, – крикнул я.

– Пока один раз на счет сто один- сто два.

Так наркоз у нас прекращен, дыхание пока искусственное, я ушиваю операционную рану, оставляю стерильные холщовые тампоны, увы, резиновых дренажей пока нет.

А теперь дышать и дышать, увы, никаких стимуляторов дыхательной и сердечной деятельности у меня нет. Вдруг мне показалось, что впалая грудь митрополита слегка поднялась не во время сжатия мешка.

– Георгий погоди не качай!

И на наших глазах Антоний вздохнул сам, затем еще раз, я проверил пульс, который был по моим прикидкам уже семьдесят в одну минуту.

Постепенно больной порозовел, видимо артериальное давление немного поднялось. И, похоже, наркоз перешел уже в постнаркозный сон.

Я, в насквозь мокром халате, взял плошку с пузырем и разрезал его скальпелем и вылил содержимое в баночку. Развернув пузырь, я увидел приличный пролежень во входе в пузырный проток, да, еще немного и перитонит старику был бы обеспечен. Мои же ученики с удивлением впервые в жизни смотрели на желчные камни.