Прыжок в секунду

Девушка ни разу не перебила меня. Выговорив-шись, я выдохся, опустошился, иссяк. Заткнув словесный фонтан, поник, сгорбился, опустил глаза, перестал на нее смотреть. На столешнице заметил пятнышко, очертаниями как листок кленовый, на него и таращился. И откуда оно взялось, этакое канадское пятнышко, мелькнула в моей опустошившейся башке рассеянная, растерянная мыслишка… Все, что только-только исторг, уже напрочь вылетело из головы. До того велико было нервное напряжение, и снедало желание быть услышанным.

Хорошо, что рекордер, о котором я совершенно забыл, был все-таки включен и зафиксировал мою страстную речь! Иначе потом ни за что не смог бы воспроизвести ее дословно.

«Если ты не врешь, – выдержав паузу длиной с фасад самого большого театра, едва слышно, почти шепотом наконец произнесла Натача. – Тогда у моего… то есть нашего с тобой положения никаких обнадеживающих перспектив нет».

«Витиевато, но верно. Не вру… – с трудом выдавил я, проталкивая слова сквозь пересохшую глотку. – Хотел бы сам, чтобы все это было моими фантазиями. Но тут, в ЗОНЕ, любая жуткая фантазия, похоже, самая что ни на есть реальность. В том-то вся соль. Мы находимся в воплощенном кошмаре. Вроде как… э-э-э, в любовно собранную коллекцию ужасов мироздания попали. Прямо в экспозицию. Из всей этой неприглядности, что мрачнеет вокруг, можно было бы сработать потрясающий сериал, куда там всяким зловещим мертвецам и вязовым кошмарам. Вся беда, что нам этот сериальчик не посмотреть, сидя в уютном кресле перед экраном… Нам в нем жить предначертано. По ту сторону экрана, внутри. Такие дела».

Вздохнув совсем уж тоскливо, я грустно посмотрел на свою невольную компаньонку. Так-то вот, девочка. И никуда не денешься из этого кошмара. Прыгнуть я тебе не позволю. Во всяком случае, без меня – точно не…»

* * *

Раскурив трубку, МакМиллан долго сидел, в задумчивости глядя на танец язычков пламени.

– Порой ловлю себя на мысли, до чего это омерзительно, – наконец произнес он. – Просто невыносимо находиться в светском обществе, со всеми этими расшаркиваниями и прочей ерундистикой.

– Ну-у-у…

– Они все идиоты, Стэн, все до единого. Напыщенные чванливые идиоты.

– И Уоррингтоны?

– И они тоже. Особенно младший. Избалованный кретин, кичащийся своим происхождением. А на деле разбойник с большой дороги. Папаша же его… Такой же. Только немного остепенившийся с возрастом. Вы не такой, я чувствую.

– Спасибо за доверие… Но если это так, то почему вы с ними путешествуете? – спросил Большой.

– Давайте не будем касаться этой темы, хорошо?

– Хорошо.

– Вы вот что… Поостерегитесь Уоррингтонов, когда дойдет до дележки добычи. Алчность губит и гораздо более достойных представителей рода человеческого. Дружеский совет. Будьте готовы пустить в ход оружие. И сделать это твердой рукой. Берегите дочь. Нет ничего важнее детей, они продолжают нас в грядущем.

– Да-а… Я, знаете ли, всегда к этому готов. Потому и жив до сих пор.

– Вот и славно. Все, мы ни о чем подобном не разговаривали, – подытожил полковник. – Нас просто разбудила музыка.

– Что? – спросил сталкер и прислушался. А ведь действительно… музыка!

Вот оно что.

Наконец-то Большой понял, что именно было «не так» в симфонии звуков ночных джунглей. Далекая, едва слышная мелодия. Слух распознал трубу, хотя скорее всего там звучала большая раковина или полый стебель растения и, конечно же, барабаны. Если уловить и вслушаться в нее, музыка завораживала, хотелось сидеть и слушать, слушать ее, не двигаясь; но в то же время она вносила в душу смятение и некую смутную тревогу…

– Не нравится мне это, – сообщил хмурый МакМиллан. – Вечером побродил по окрестностям. Эти музыканты, или что там еще за чертовщина, в самом сердце развалин. И что тревожит… индусы отказываются идти дальше. Наотрез. Говорят, что не хотят на себя навлечь гнев тех, кто живет в руинах, Кали их раздери. Тогда я посмеялся над глупыми суевериями. Но сейчас…

Полковник расстегнул ворот рубахи, извлек на свет божий потускневшее серебряное распятие.

– Но сейчас я боюсь, – произнес шотландец. – Я, бывалый солдат Фицрой МакМиллан, обуян страхом. Немыслимо! Даже когда обезумевшие от запаха и вида нашей крови сипаи самодельным тараном вышибали ворота дворца раджи, где засели последние подданные Короны, я не боялся. Мы все были готовы с честью принять высшую награду воина – славную гибель. Да, определенный страх присутствовал, но он только укреплял наши сердца, делал зорче глаза и тверже руки. Сейчас же поджилки у меня трясутся, ладони взмокли… Позор мне!

– Как вы сами говорили, – сказал Большой, – бояться не стыдно. Позорно страху овладеть рассудком. Вполне может статься, что нам все это мерещится. По причине духоты, переутомления… Возможно, мы заразились тропической лихорадкой, и музыка лишь плод нашего воспаленного сознания, путающего сон и явь. Все может быть. Давайте попробуем уснуть, Фиц.

– Согласен. Идемте…

Утро не принесло отдохновения. Вместо него в запасе у послерассветного часа был полный мешок разочарований.