Пржевальский

Но гостеприимство и щедрые подарки амбаня не помешали путешественнику оценить князька по достоинству. «Он взяточник и деспот самого первого разбора, — рассказывает Пржевальский. — Пустая прихоть, порыв страсти или гнева, словом — личная воля, заменяют всякие законы и тотчас же приводятся в исполнение, без малейшего возражения с чьей бы то ни было стороны… Запершись внутри своей фанзы, алашанский князь все время проводит в курении опиума».

На следующий день после приема у амбаня Николай Михайлович, Пыльцов и посланный с ними провожатый-монгол Мэрген-булыт отправились в горы. Тут была богатая охота на куку-яманов (так называются буровато-серые горные бараны).

Путешественники выходили на охоту едва лишь начинало светать. Солнце только показывалось из-за горизонта, когда они поднимались на гребень хребта.

Иногда путешественники проводили целых полдня, высматривая горных баранов, и все-таки не находили их. «Нужно иметь соколиное зрение, — писал Николай Михайлович, — чтобы отличить на большом расстоянии серую шкуру куку-ямана от такого же цвета камней».

Наконец, высмотрев зверя, охотники начинали подкрадываться к нему. Для этого не раз приходилось спускаться в почти отвесные пропасти, перепрыгивать через широкие трещины в скалах, лепиться по карнизам утесов. И вдруг все усилия оказывались напрасными. Их замечал другой куку-яман и свистом давал знать собрату об опасности, или оборвавшийся под ногами охотника камень предупреждал осторожного зверя, и он мгновенно скрывался. Но когда простреленный куку-яман падал на камень, Пржевальский мог порадоваться драгоценной для зоолога добыче.

Спустившись к убитому барану, охотники потрошили его, затем связывали ему ноги и, взвалив на спину, с этой тяжелой ношей шли к своей палатке.

Так были добыты прекрасные экземпляры редкостных животных.

В горах путешественники провели две недели. Их коллекции обогатились не только шкурами куку-яманов, но и экземплярами алашанской горной флоры, никем ранее не собранной.

С этой богатой научной добычей путешественники вернулись в Дынюаньин.

Отсюда до заветных берегов Куку-нора оставалось всего лишь 640 километров — около месяца пути. И тем не менее, вместо того, чтобы продолжать дальнейший путь к Синему озеру[27], Николай Михайлович решил возвратиться в Пекин.

«Несмотря на бережливость, доходившую до скряжничества, — писал Николай Михайлович, — у нас, по приходе в Ала-шань, осталось менее 100 рублей». Даже на обратный путь Пржевальский добыл средства только продажей кое-каких вещей.

Приходилось тратить время и силы на долгий изнурительный путь из Ала-шаня в Пекин и обратно для того, чтобы получить возможность идти дальше — в Куку-нор. Сколько напрасных трудов и лишений из-за скаредности царского правительства, отпускавшего экспедиции ничтожные средства по частям!

Итак, выполнение главной задачи путешествия — «пробраться в Куку-нор и Тибет» — откладывалось на длительный срок.

Николай Михайлович тяжело переживал эту неудачу. Не в его характере было покорно уступать обстоятельствам. Он постоянно стремился как можно плодотворней использовать каждый месяц, день и час экспедиции.

Распорядок дня маленького экспедиционного отряда был тщательно продуман и всегда строго соблюдался. Ради съемки, которую можно производить только при дневном свете, экспедиция двигалась днем даже в самый сильный зной. Через местность, уже снятую на карту, экспедиция в летнее время делала переходы по ночам. Охотничьи экскурсии Пржевальский совершал в часы наиболее благоприятные для того или иного вида охоты. Отряд постоянно соблюдал установленный Пржевальским наиболее экономный порядок сборов в путь и устройства стоянок. Отдыху Николай Михайлович отводил часы наименее благоприятные для исследований или для передвижения.

План экспедиции по месяцам был так же продуман, как и распорядок дня. Чтобы как можно лучше использовать условия времени года для изучения намеченных районов, Пржевальский тщательно рассчитывал размеры суточных переходов, даты прибытия в то или иное место. В пути Пржевальский всегда спешил, — то чтобы застать пролет птиц на озере Далай-нор, то чтобы успеть перейти Хуанхэ, прежде чем она вскроется ото льда. Каждый день и час пути были ему дороги.

Вот почему Пржевальский, терпеливо переносивший все лишения переходов через пустыни, был нетерпелив в своем рвении исследователя. Опасность, угрожавшая его жизни, никогда не лишала его самообладания, но задержка, нарушавшая задуманный ход экспедиции, приводила его в ярость или огорчала до слез.

Вынужденное возвращение в Пекин и потеря целых семи месяцев глубоко опечалили Николая Михайловича.

«С тяжелой грустью, понятной лишь для человека, достигшего порога своих стремлений и не имеющего возможности переступить через этот порог, — писал Пржевальский, — я должен был покориться необходимости и повернул в обратный путь».

ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАЛГАН И ПЕКИН

Стена бывшего «Запретного (Императорского) города» в Пекине.

Пржевальский в начале 70-х годов.