Пржевальский

Пржевальский умел подметить каждую мелочь. Неустанно наблюдая, он изо дня в день узнавал новое о диком верблюде.

Вот на крутом скалистом склоне, куда с трудом взобрался путешественник, он находит верблюжьи следы и помет. Но ведь известно, что неуклюжий домашний верблюд неспособен лазить по горам… Здесь прошли его дикие собратья! Путь по крутым горам не представляет для них затруднений. Верблюжьи следы мешаются на заоблачных тропинках со следами горных баранов. «До того странно подобное явление, — говорит Пржевальский, — что как-то не верится собственным глазам».

Пржевальский снарядил в пески Кум-тага охотничью экскурсию. 10 марта 1877 года посланные им охотники привезли четыре шкуры.

Это были шкуры диких верблюдов!

«Нечего и говорить, — пишет Пржевальский, — насколько я был рад приобрести, наконец, шкуры того животного, о котором сообщал еще Марко Поло, но которого до сих пор не видал ни один европеец».

Оказалось, что дикий верблюд, который по своему образу жизни, сметливости, превосходно развитому зрению, слуху и обонянию так не похож на домашнего, почти не отличается от него по своим внешним признакам. Пржевальский отметил только, что у дикого верблюда горбы значительно меньше, чем у домашнего, отсутствуют мозоли на коленях передних ног, нет чуба у самца, а цвет шерсти у всех диких верблюдов — красновато-песчаный, в то время, как у домашних такой цвет встречается редко.

Спустившись снова со скалистых высот Алтынтага на покрытую галькой Лобнорскую равнину, Пржевальский повернул на северо-запад. В начало февраля перед путешественниками, за узкой лентой тамариска, раскинулись голые волнистые солончаки. И, наконец, показалась полоска только что вскрывшейся ото льда воды, дальше к северу терявшаяся в густых тростниках, которые качал холодный ветер.

В этих тростниковых зарослях и унылых солончаках кончает свой долгий путь река пустыни — Тарим. Здесь пустыня, рассказывает Пржевальский, «окончательно преграждает Тариму дальнейший путь к востоку. Борьба оканчивается: пустыня одолела реку, смерть поборола жизнь. Но перед своей кончиной бессильный уже Тарим образует разливом своих вод обширное тростниковое болото…»

Неприглядное болотистое озеро, которого достиг после многомесячных странствий Пржевальский, — это и был заветный, неведомый европейцам Лоб-нор!

НА БРАМАПУТРУ ИЛИ… НА ДУНАЙ?

Лоб-нор! Нигде еще Пржевальскому не было так трудно производить съемку, как в этих местах.

Кругом гладкая равнина, густо поросшая кустарниками и тростником. Нигде ни холмика, ни бугорка, которые при съемке могли бы служить ориентирами. Солнце светит тускло, как сквозь дым. Воздух постоянно наполнен густой пылью. Дальше нескольких сот шагов ничего не разглядеть.

Для съемки приходилось пользоваться бусолью, а Заман-бек хорошо понимал назначение этого прибора. Пржевальский рисковал навлечь на себя гнев джетышаарского правителя. Но долг ученого прежде всего! И Николай Михайлович упорно продолжал и довел до конца исследование Лобнорского бассейна.

Низовья Тарима и берега Лоб-нора путешественник описал и снял на карту.

Он познакомился с жизнью обитателей Лобнорского побережья — кара-курчинцев. Это одна из самых отсталых народностей Центральной Азии.

Незавидна жизнь кара-курчинца. «Лодки, сеть, рыба, утки, тростник — вот те предметы, которыми только и наделила несчастного мачеха-природа», — писал Пржевальский. «Вечная борьба с нуждой, голодом, холодом наложила печать апатии и угрюмости на характер несчастного».

На берегах Лоб-нора русский ученый встретился с людьми «чуть не железного века». «Сидя в сырой тростниковой загороди среди полунагих обитателей одной из деревень Кара-Курчина, — рассказывает Пржевальский, — я невольно думал: сколько веков прогресса отделяют меня от моих соседей?»

Характерная черта, отличающая Пржевальского от большинства западноевропейских путешественников: не с презрением, не с уверенностью в мнимом расовом превосходстве, а с сочувствием и интересом приглядывался Пржевальский к жизни «подобных людей, каковыми, по всему вероятию, были и наши далекие предки»…

25 апреля 1877 года русские путешественники вернулись в город Курля. Из просторов пустыни они попали в прежнюю тесную клетку «почетного» арестного дома. Опять их содержали здесь взаперти, под караулом.

Участники третьей Центральноазиатской экспедиции Пржевальского. Стоят (слева направо): Пржевальский, его помощник Роборовский, казаки Румянцев, Телешов, Иринчинов, Калмыкин, Егоров, переводчик Юсупов, помощник Пржевальского Эклон. Сидят: препаратор Коломейцев, казаки — Аносов, Урусов, Гармаев. Рис. Роборовского.

Походные жилища экспедиционного отряда — палатка и юрта. Рис. Роборовского.

На пятый день по возвращении Пржевальского в Курля его принял джетышаарский правитель.