Пржевальский

В трех километрах от городской стены кончался оазис. «Не далее пятидесяти шагов от последнего засеянного поля и орошающего его арыка, — рассказывает Пржевальский, — не было уже никакой растительности — пустыня являлась в полной наготе. Кайма деревьев и зелени, убегавшая вправо и влево от нас, рельефно намечала собою тот благодатный островок, который мы теперь покидали. Впереди же высокою стеною стояли сыпучие пески, а к востоку, на их продолжении, тянулась гряда бесплодных гор — передовой барьер Нань-шаня».

На другой день проводники, заведя путешественников в глубокое ущелье, заявили, что дальше не знают дороги. Несомненно они действовали по приказу сачжоуских властей, которые рассчитывали, что без проводников Пржевальский вернется обратно.

Но Пржевальский выбрался из ущелья и послал казачий разъезд отыскать путь, ведущий через Нань-шань и Цайдам в Тибет.

Казаки, посланные с двумя монголами, которых Пржевальский встретил в горах, вернулись на следующий день. Монголы показали им тропинку, которая вела на южную сторону Нань-шаня. Казаки сами видели кочевья цайдамских монголов у южного подножья гор.

Марал. Рис. Роборовского.

Разбив в горах Нань-шаня свой лагерь, Николай Михайлович отправил Абдула и двух казаков с семью верблюдами обратно в Сачжоу забрать оставшиеся там запасы дзамбы и риса, приготовленные для путешествия через Нань-шань и Цайдам.

Через неделю Абдул с казаками привез все в исправности. Сачжоуские власти, уже знавшие о том, что экспедиция проникла в Нань-шань, помирились с совершившимся фактом…

В Нань-шане, на горном лугу, на высоте 3500 метров, путешественники раскинули свои палатки. Постельные войлоки, насквозь пропитанные соленой пылью пустыни, тщательно выколотили и расстелили в палатках, а снаружи в строгом порядке положили вьючный багаж. На берегу речки казаки вырыли печь и даже пекли в ней булки.

Из своего лагеря путешественники совершали охотничьи и ботанические экскурсии. Роборовский, страстный ботаник, в поисках новых видов растений целыми днями лазил по скалам, взбирался на горные лужайки, но бедная флора Нань-шаня скупо вознаграждала его старания. Охота также была не особенно удачна, — в горах трудно передвигаться быстро, да и зверя здесь мало, в особенности крупного. В изобилии тут водятся одни только сурки. Повсюду на горных лугах, даже у самой стоянки, с утра до вечера можно было видеть этих зверьков, настороженно сидящих у своих нор, и слышать их тонкий свист. Да еще на ранней заре громко кричали горные куропатки-уллары.

Нань-шанские сурки оказались новой разновидностью, которую Пржевальский в честь своего помощника назвал «сурком Роборовского» (Arctomys Roborowskii).

За крупным зверем отправлялись до рассвета. Охоту все страстно любили, поэтому ходили охотиться и оставались сторожить стоянку по очереди. С вечера приготовляли ружья и патроны, и Пржевальский приблизительно указывал каждому куда идти. Дежурный казак разводил огонь, варил чай и будил охотников. Проглотив наспех чашку горячего чая, они тихонько оставляли бивуак.

Сначала шли вместе, но вскоре рассыпались по ущельям. Медленно, с частыми остановками, иногда ползком, взбирались на крутую гору. Именно здесь — жилище диких яков, куку-яманов, маралов. Отсюда они утром выходят пастись на скудных лужайках.

«С замирающим сердцем, — рассказывает Пржевальский, — начинается высматривание из-за каждой скалы, с каждого обрыва, с каждой новой горки. Вот-вот, думаешь, встретится желанная добыча, — но ее нет, как нет… Так проходит час, другой. Ноги начинают чувствовать усталость, разочарование в успехе понемногу закрадывается в душу.

Между тем, охотник поднялся чуть не до вечных снегов. Дивная панорама гор, освещенных взошедшим солнцем, расстилается под его ногами. Забыты на время и яки и куку-яманы. Весь поглощаешься созерцанием величественной картины. Легко, свободно сердцу на этой выси, на этих ступенях, ведущих к небу, лицом к лицу с грандиозной природой…»

В одну из таких охотничьих экскурсий казак Калмынин, хороший охотник, убил двух беломордых маралов. Это был новый вид; Пржевальский дал ему название: Cervus albirostris («марал беломордый»)[43]. Шкуру одного из маралов Пржевальский, вернувшись из путешествия, привез в Петербург, в музей Академии наук.

Исследование Наньшанской горной страны завершилось новой географической победой: в июле 1879 года Пржевальский открыл в Нань-шане два громадных снеговых хребта, неизвестных до него ни одному географу.

Вот как рассказывает сам Пржевальский об одновременном открытии обоих хребтов:

«Я отправился с Роборовским, препаратором Коломейцевым и одним из казаков посмотреть поближе на вечные снега и ледники. Поехали мы верхами, рано утром и, сделав верст десять к востоку от нашей стоянки, увидали вправо от себя снеговое поле. Лошади, под присмотром казака, были оставлены на абсолютной высоте 12800 футов (3900 метров над уровнем моря), и мы втроем отправились пешком вверх по небольшой речке, бежавшей от снегов.