Псалтирь на русском языке

Особенности древнееврейской поэзии

В библейской поэзии нет того, что у нас принято считать неотъемлемыми чертами стихосложения — определённого ритма ударений и зарифмованных окончаний. От прозы она отличаются прежде всего ярко выраженным смысловым параллелизмом. Говоря упрощенно, суть параллелизма заключается в том, что в разных частях текста наблюдается симметрия смыслов. Например, похожими словами в двух или трех строках выражается одна и та же мысль:

Буду славить Господа во всякое время,
хвала Ему всегда будет в устах моих!

(Пс.33:2)

Господи, услышь молитву мою,
внемли мольбе моей по верности Твоей,
услышь меня по правде Твоей!

(Пс.142:1)

Это может быть также противопоставление:

Нечестивый берет взаймы и не отдаёт,
а праведник милует и даёт.

(Пс.36:21)

Встречаются стихи с более сложной структурой, например, четверостишие, где 1-я строка параллельна с 3-й, а 2-я с 4-й:

Ты укрываешь их в тайнике жилища Твоего
от наветов людских,
Скрываешь их в скинии Твоей
от пересудов.

(Пс.30:21)

Библейская поэзия отличается также своеобразным синтаксисом и особой лексикой. Иногда в ней встречается зеркальное повторение строк, ритм в ударениях и в чередовании тех или иных согласных, но основным признаком поэтичности текста в Библии является смысловой параллелизм.

У некоторых псалмов есть алфавитный акростих, т. е. из первых букв каждого стиха складывается еврейский алфавит. У некоторых псалмов на каждую букву приходится по два стиха, а в Пс. 118 с одной и той же буквы начинаются каждые восемь стихов. Наличие акростиха в псалме говорит о том, что он был написан не спонтанно, под влиянием момента, но в «кабинетной» обстановке, позволявшей автору спокойно и кропотливо подбирать нужные слова.

Связь библейской поэзии с литературой древнего Ближнего Востока [1]

При сравнении библейских поэтических текстов с литературой древней Месопотамии, Ханаана, Сирии, Угарита и Египта видно, что библейские авторы часто пользовались взятыми из неё художественными образами и приёмами, разделяли содержащиеся в ней представления об устройстве мира, а иногда заимствовали из неё даже целые произведения (например, Пс. 28, который, возможно, является заимствованным и переработанным угаритским гимном Ваалу). Эта связь особенно хорошо видна на примере метафор, употребляющихся по отношению к Богу:

Царь. В древности на Ближнем Востоке роль царя принадлежала верховному божеству, главе национального пантеона. В ветхозаветный период к таким «царям» относились: Эл или Ваал у хананеев, Мардук в Вавилонии, Кемош в Моаве, Мильком в Аммоне, Ашшур в Ассирии, Дагон у филистимлян, Ра в Египте, Кос в Эдоме и Адад в Сирии. Согласно представлениям перечисленных народов, в божественной сфере каждый из этих богов, будучи главой божественного собрания, повелевал местными, менее значительными богами (в Псалтири это представление отражено в Пс. 81). В человеческом обществе верховный национальный бог отождествлялся с царём, поскольку считалось, что они совместно поддерживают справедливость в обществе, участвуют в войнах и строительстве важных объектов, особенно храмов. За все действия земного царя окончательную ответственность нёс божественный царь. Военные успехи означали, что власть данного божества распространилась на национальных богов, которых он победил. Так, Сеннахирим пытался запугать Езекию, перечисляя всех богов, которые пали перед ним (4Цар.18:33‒35). Во времена Ахава Господу пришлось сражаться с Ваалом за Свою власть над Израилем (история с засухой в 3Цар.17‒18). Во времена Самуила народ потерял веру в царскую власть Господа и захотел заменить Его земным царём (1Цар.8:7). В Псалтири Господь неоднократно именуется Царём, чем выражается Его безраздельное господство и над судьбами отдельных людей, и над судьбой Израиля, и над народами с их богами, и над вселенной и её законами.