Псарня. Первая кровь

— Klettere in die Kabine,[66] — ответил шофер, вооружаясь кривой металлической ручкой-стартером. Приладив рукоятку, водитель с силой крутанул её, пытаясь завести поизносившийся двигатель. Железка описала полукруг и, вырвавшись из рук, больно съездила водителю по пальцам.

— Donnerwetter! — злобно прошипел немец, взмахнув ушибленной рукой.

Машина завелась только с третьей попытки: затряслась и зафыркала.

— Alte dreck![67] — чертыхнулся водила, выдергивая «шморгалку» из гнезда.

Через минуту, отчаянно тарахтя, «опель» выехал за периметр «Псарни». В кузове грузовичка царила возбужденная суматоха и безудержное веселье: мальчишки до сих пор не могли поверить в происходящее.

— Кто куда, а я сразу на фильму! — перекрикивая рокот движка и гомон пацанов, вслух мечтал Сашка.

— А я конфет куль куплю…

— Мороженое…

— Цирку…

Настроение у всех зашкаливало: мальчишки толкались, пихались, дергали друг друга за рукава отутюженных парадных гимнастерок с причудливыми нашивками и галунами, выданных перед отъездом комендантом Мейером. Больше заняться в машине было нечем: толстый камуфляжный тент напрочь загораживал обзор. Местами мальчишек ощутимо подбрасывало на ямах и ухабах, водитель пер по раздолбанной дороге, словно на танке. Но малолетних псов это только веселило: после очередного «прыжка» из кузова раздавалась веселая ржачка. Однако к концу поездки задницы мальчишек начали ощутимо побаливать, а кое-кто обзавелся шишками и ссадинами. Те из мальчишек, кто сидел ближе к борту, время от времени поглядывали в щели, докладывая о смене «декораций»:

— Лес… Луг… Деревня какая-то… О! О! В городок какой-то заехали…

Машина резко остановилась, мальчишки повалились с лавок, образовав кучу-малу. Сандлер, откинув в сторону клапан тента, заглянул в кузов:

— Выходи строиться!

— Приехали, пацаны! — воскликнул Сашка Чернюк, первым спрыгивая на землю.

Наконец слегка помятые курсанты покинули кузов грузовичка и выстроились перед мастером-наставником.

— Привести себя в порядок! — распорядился Михаэль, неодобрительно качая головой. — Вы не какие-нибудь шаромыжники, а имперские Псы на службе фатерлянда! Поэтому и выглядеть должны соответственно! Отряхнулись, подтянули ремни… Головин, тебя это касается в первую очередь: мамон подбери! Рябой и Пучеглазов — пуговицы застегнуть! Чернюк, рукав отряхни! Ну вот, теперь другое дело! Значит, так: далеко от ярмарки и базара не разбредаться! Вести себя примерно! Сбор на этом месте в семнадцать ноль-ноль!

— Герр Сандлер, так у нас часов нет, — пожаловался Незнанский.

— Спросите, чай языки имеются, — отбрил Петьку Михаэль. — Опоздавшие на следующую поездку могут не рассчитывать! Всем понятно?

— Яволь, герр мастер-наставник! — Курсанты в нетерпении «били копытами».

— Свободны! — скомандовал Михаэль, и ровный строй курсантов тут же рассыпался.

— Ну что, — плотоядно разглядывая вход на рыночную площадь, произнес Петька, — куда рванем?

— Давай осмотримся, — предложил Вовка, — спешить некуда.

— Ну да, — согласился Незнанский, — времени вагон.

Они, не спеша, вошли на рынок и пошли вдоль торговых палаток. Полугодовое безвылазное сидение за периметром не прошло для мальчишек бесследно. Поначалу они вели себя диковато: шарахались от прилипчивых торговцев, старавшихся навязать им что-нибудь из товара, сторонились полицаев, обходили по широкой дуге нищих. Многоголосый гомон ярмарки оглушал, суетливая базарная сутолока сбивала с толку, цветастые шали и платки, яркие юбки, малиновые атласные рубахи резали глаза. Лишь Вовка не растерялся. Глядя на него, успокоились и мальчишки. Путилов остановился возле беззубой старухи, восседавшей на низенькой колченогой табуреточке. Перед бабкой возвышался солидных размеров куль с отборными семечками, из-за которого старушку почти не было видно. Вовка деловито зачерпнул из мешка щепотку и бросил несколько семечек в рот.

— Хорошие у тебя подсолнушки, бабуль, — оценив вкус продукта, неторопливо произнес он.

— Так лушшие на рынке, внушек! — Бабка резво подскочила с табуреточки. — У кого хошь шпроши, — с чувством произнесла она, щуря подслеповатые глаза, — всякий скажет: добрее шемешек, шем у штарой Макарихи, нетути!

— А я и спрашивать не буду. Почем товар торгуешь? — подбоченился мальчишка, запуская руку в карман, где лежали деньги.

— Кулек — шетверташок! — бойко прошепелявила старушка.

— А если три кулька враз возьму, подвинешься в цене? — решил поторговаться Вовка.

— А шо не подвинуться, когда такой бравый хлопец прошит? Подвинушя, канешно, — легко согласилась Макариха. — За шишьдисят копеек все отдам.

— Копеек? — озадачился мальчишка. — У меня копеек нет, — он виновато развел руками, — у меня только эти… как их?.. Карбованцы. — Вовка показал старухе оливково-коричневый фантик номиналом в один карбованец.

— Якая же разница милок? — прошамкала бабулька. — Шо карбованец, шо рубль — вше едино! Вот если бы ты решмарку показал…

— Рейхсмарку? — переспросил Вовка.

— Во-во, её, милок! — закивала Макариха. — Так шо давай свой карбованец шюды, — протянула бабка костлявую морщинистую руку.