Псевдоним(б). В поисках Шекспира

Зимой занятия начинались в семь, но это было еще хуже: он с трудом заставлял себя тащиться по темноте и холоду. Хоть и близко, но все-таки четверть часа плестись по замерзшей, разбитой копытами и колесами повозок дороге.

С одиннадцати и до часу дня в школе был перерыв. Забежав домой, Уилл работал в мастерской и в половине первого выпрашивал себе чего-нибудь на кухне: обед начинался ровно в час, и на него он опять не успевал. Хорошо еще, что по средам и субботам после обеда занятий не было. Значит, три раза в неделю Уилл обедал полноценно, со всеми.

Но это все внешние трудности учебы. Главное, Уилл был совсем чу жим в школе. И по возрасту, и по интеллекту. Он был глупее самого младшего ученика в классе и старше самого умного. Уилл в свои одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет чувствовал себя среди этих восьми-, девяти-, десятилеток просто недорослем, тупым, большим, неповоротливым ничтожеством. И сестренка Анна, движимая каким-то шестым чувством, поняла это и старалась незаметно смягчить его душевную боль. Потому и ходила за Уиллом хвостиком, пытаясь развлечь его. Он тоже очень привязался к ней, но в марте 1579-го получилось так, что он этот хвостик потерял.

Декабрь 2010

Как получилось, что он сошел с ума? Ну, если честно, он взял и потерял рассудок…[12] Александр вздрогнул и проснулся. «Ну все, – подумал он, – совсем с катушек съехал». Он поразился вовсе не тому, что во сне увидел себя в роли Гамлета, текст которого знал наизусть, а схожести обстоятельств. И почему же его послали в Англию? Ну, потому что он сошел с ума. Пускай там снова и войдет в ум. Впрочем, даже если не войдет, там это большого значения не имеет. Это не будет бросаться в глаза, там все, как он, сумасшедшие.[13]

Александр погладил себя по голове. «Бедный Йорик», – усмехнулся он.

Так и было. Мягкая посадка в аэропорту Хитроу. Несколько минут на получение багажа и прохождение паспортного контроля. На выход туда. Свенсен писал, что его будут встречать. Александр прошел по зеленому таможенному коридору и тут же увидел табличку:

АЛЕКСАНДР СОМОВ,

you are welcome!

Ну welcome так welcome. Как говорится, thank you very much.

– Thanks, – сказал Александр табличке, головы из-за которой видно не было.

– Привет, дорогой, – ответила табличка женским и до боли знакомым голосом.

Александр вздрогнул от неожиданности. Ему меньше всего на свете хотелось бы встретиться с обладательницей этого голоса. Но это желание (вернее, нежелание) еще никак не сформулировалось в его голове, а голова эта уже была схвачена обеими руками Ирины и придвинута для поцелуя. Он не успел толком увидеть Ирининого лица, а ее влажный и острый язык уже хозяйничал у него во рту. Александр давненько ни с кем не целовался, даже с женой. А тут Александр и глазом не успел моргнуть – и уже провалился в поцелуй, как в личную несознанку или, лучше сказать – как в коллективное бессознательное. Да, так сказано лучше, но Александру от этого было не легче. Пока поцелуй длился, проблем не было, но как только он был прерван под давлением пассажиропотока Хитроу, сразу же двойная ответственность навалилась на Александра: классическая ответственность мужа перед женой и релятивистская ответственность перед невесть как всплывшей из его прошлой жизни Ириной.

Теперь он был обречен на гибрис, пользуясь термином древних греков, который последующим поколениям варваров так и не удалось перевести на свои языки. Даже произносить его толком не научились. По-русски, например, то ли гибрис, то ли гюбрис – с ударением на первом слоге. Гибрисом греки называли нарушение мировой гармонии. Христианская цивилизация пыталась заменить его понятием греха, но все не то: грех – это мелко.

Ну, попал – так попал! Ирина была его первой любовью в университете, еще на первом курсе. Из-за этой любви он долго и тщательно изучал античную литературу. Все пересдавал и пересдавал. Другие экзамены и зачеты как-то удавалось проскакивать, познакомившись с предметом буквально за два-три дня, не посещая лекций и не читая кучи книг. А античку так сдавать было жалко: античность он любил с детства, это была его действительно первая любовь. Еще школьником он начал изучать историю Древней Греции, подолгу просиживая в читальном зале Тургеневской библиотеки, но завяз на Фукидиде. В универе на первую любовь наслоилась вторая – вот эта самая Ирина. И так плотно наслоилась, что весь первый семестр пошел буквально ей под подол. Она имела его как хотела и когда хотела, но при этом каким-то образом успевала учиться почти исключительно на отлично. Он же не имел в результате ничего: ни времени, ни сил.