Псевдоним

Медленно брожу между памятниками и крестами. В розовом закатном небе, надсадно каркая, величественно пролетают вороны. От дальнего леса веет влажной прохладой. Красноватые отсветы падают на высокую траву, мягко покачивающуюся от ненавязчивого ветерка.

В итоге на примете у меня оказываются пять фамилий: Сон, Непугайло, Рябоконь, Брэде, Арфо.

Итак, Сон. В общем-то звучит. Но что-то здесь есть неестественное, и наверняка будут издеваться, называя Явь.

Непугайло. Несколько настораживает созвучие с пугалом. И, по-моему, не слишком выразительно. А хотелось бы совместить оригинальность и естественность, звук и смысл.

Рябоконь — это, конечно, звучно и ярко. Но смысл... Рябой конь — все равно что Пегий козел (Пегокоз) или Щипаная курица (Щипакур). Не годится.

В фамилии Брэде есть нечто романтическое, французское. Кроме того, привлекает созвучие с бредом, что всегда приятно; хорошо, когда текст отдает легким, едва уловимым сумасшествием. Но все-таки что-то не то. Слишком французская.

И последняя — Арфо. Пронзительность и нежность арфы слышится в ней... Просторное зеленое а, задумчивое фиолетовое ф... Фиолетовые флоксы в густой зеленой траве... Август, гамак, в котором лежу я, семилетняя, на крыльце уютная, в белом с красными маками платье, бабушка, чистящая грибы. Я завороженно смотрю на ее проворные руки, на блестящие, похожие на маленьких рыбок, кусочки мясистых коричневых шляпок, плавающих в большом тазу с водой. Я совершенно, неправдоподобно счастлива... Как много еще будет в жизни таких вот незаметных приступов счастья и как мало из них запомнится...

Арфо — изящная фамилия. Изысканная. Даже слишком изысканная. Может быть, нужно чуть поскромнее. Попроще.

Невостребованный пятидесятитрехлетний Афанасий Арфо в круглой рамочке долго смотрит мне вслед, направляющейся к выходу, чтобы успеть на последний автобус. Я благодарна ему за воспоминание...

А может, и не нужен мне псевдоним? Не нужен, как не нужны живым вещи мертвых, а мертвым не нужны вещи живых?.. Вдруг чужая фамилия прилепит ко мне, как жвачку к столу, чужую судьбу и от нее уже невозможно будет отделаться?..

Сажусь в автобус и напряженно думаю обо всем сразу: о бабушке, о теперь уже бывшем муже, только сейчас понимая, как все-таки привыкла к нему за пять прожитых вместе лет и как болезненно и долго буду отвыкать, о мужичке, с которым мы пытались превратить бесплотную память во что-то осязаемое, теплой струйкой текущее в горло, облегчающее на некоторое время застоявшуюся, как вода из-под завядших цветов, боль, пять не пригодившихся мне фамилий, проводивших меня до ворот кладбища и закрывших их за моей спиной...

К автобусу торопливо подходят люди. Водитель лениво поглядывает в зеркало заднего вида, дожидаясь, когда зайдет последний пассажир и можно будет закрыть двери. В кабине у него играет бодрая веселая музыка. Из труб крематория идет вялый, будто разжиженный воздухом серый дымок. Медленно, словно туча на солнце, наползает на кладбище вечер. Я вдруг чувствую, как сильно устала за весь этот долгий день, и прикрываю глаза. Будущее меня не тревожит.