Пси-фактор

Сожалела ли Марта о том, что раскрыла себя? Она не могла сказать стопроцентно. В тот момент она не принадлежала себе, а просто действовала по ситуации, как сотни раз до того. Скорее всего, некоторые натренированные в юности привычки не исчезнут даже спустя сотни лет. Сейчас Марта могла с легкостью обругать себя за то, что они все еще управляют её телом. Но вчера она не думала об этом. Просто старалась успеть, пока не стало поздно… И успела, и помогла, насколько хватило сил.

Увы, команда Кирка была не подготовлена к такого рода нападению и к таким типам оружия. И уж тем более никогда не имела дела с самым натуральным человеком и его абсолютно натуральным животным отношением к какой-либо жизни.

Печаль, вот что она чувствовала. Ее время уходило, утекало, как песок сквозь пальцы, быстро и неумолимо.

— Адъютант Лэйн, отдохните, — тихо вымолвил Берг, — правды в ногах нет, путь еще неблизкий, да и в Леополисе отдохнуть не дадут.

С этими словами он покосился на Кирка, развалившегося поверх спального мешка. Командир их поредевшего отряда прикрыл глаза и, похоже, пытался провалиться в быстрый сон.

— Увы, дорогой мой друг, я не смогу уснуть, — прошептала Марта. Встроенный в шлем микрофон исказил ее голос, добавил помех и скрипа.

— Тогда сядьте, — подал голос Юл. — Расскажите что-нибудь о прошлом.

— Что-нибудь? — Марта растерянно взглянула на него.

— Да, о днях Перелома или еще о чем-то интересном, о таком, о чем в книгах уже не пишут, — поддакнул врач и раскинул по земле свой спальный мешок. Жестом пригласил присесть.

Марта смутилась, а потом опустилась на жесткую ткань мешка.

О чем она могла рассказать им, о голоде, ядовитой воде? Или, может, о голой, пустынной земле? Чрезмерно жарком лете, от которого плавился старый асфальт в полуразрушенных городах? Или, может, поведать о костях животных, которые ценились дороже доживающих свой век гаджетов?

Кирк неожиданно открыл глаза и повернул голову в ее сторону. Его лицо не выражало абсолютно ничего: ни ненависти, ни заинтересованности, ни раздражения. Все же справился, успокоился.

Это хорошо, значит, обратный путь пройдет без ненужных разговоров. А может, он для нее лично, закончится где-то здесь.

Было бы хорошо, если бы ей позволили уйти. Но не позволят. Марта понимала это так же отчетливо, как и то, что на улице день.

— У меня было пять сестер, — начала она свой рассказ, — и девять братьев. Родителей у нас было много. По сути, каждый, кто жил в нашей общине и мог держать в руках топор, был для нас в равной степени отцом и матерью, братом и сестрой, товарищем и другом, единомышленником. У нас была огромная семья, которая в неделю съедала по несколько кабанов и парочку ведер кореньев. Мы были уверены, что миром правит разруха, в то время как некоторые города все еще сохраняли цивилизацию. Среди увенчанных сединами даже ходили поговорки типа «как встретишь пришельца, так спасешься от свободы» или «стены есть, да не у нас, наш мир лесом покрыт, чужой в четырёх стенах торжествует». Когда стала старше, я даже начала различать этих людей из высшего общества с их особенным миром. У них был другой запах, иные мысли. Странные и непонятные нам, потому что думали они другими образами и иными категориями. Употребляли абсолютно незнакомые нам слова.

К ним нельзя было приближаться, а уж тем более прикасаться. Наказание было жестоким и стремительным… окончательным.

— Они убивали? — тихо спросил Юл.

Марта усмехнулась, микрофон же транслировал в окружающий мир тишину.

Образы прошлого бились перед ее глазами за право быть описанными. Но Марта не могла о них рассказать. Только не Юлу и Бергу… и даже не Кирку. Жестокость ее мира была вне их понимания. Рэйди отборы и отсевы, охота за интересными экземплярами с уничтожением носителей ненужных генетических вариаций.

— Они искали одаренных, — наконец выдала она, стараясь отстранится от навязчивого воспоминания, — мы были их контролируемым экспериментом. Все мои сестры, братья, отцы и матери были лишь результатом продолжительной работы. Наша дикая свобода оставалась такой лишь потому, что их четыре стены были слишком велики. Все, кто выпадал из эксперимента, становились ненужными. А все, кто подходил по параметрам, двигались дальше, в новый этап исследований.

— Звучит так, словно проводилась искусственная селекция, — тихо пробубнил Берг, рассматривая свою механизированную руку.

— Тогда госпожа Лэйн — лишь результат чьего-то больного воображения, неудачный эксперимент, жизнь из чьей-то прихоти, разве не насмешка судьбы? — выдохнул Кирк. Взгляд его вперился в почерневшее небо.

Повисло молчание. Настроение пропало.

Поджав колени к подбородку, Марта плотно обняла их руками и застыла.

Кирк слишком емко описал ее никчемную жизнь. Слишком длинную и по сути прожитую под вечным наблюдением.