Психиатр

Последние кошмарные дни Катрин провела словно в тумане, заново переживая моменты изнасилования, болезненно перемешанные со старыми воспоминаниями о том, как когда-то отец бил ее головой о стенку, нещадно награждал ударами то кулаками, то ремнем. Искаженное лицо отца мелькало среди физиономий насильников, что усугубляло ее переживания.

Пол Кубрик тем временем подошел к ней. Он держался уверенно, стараясь ничем не выдавать сомнения, охватившие его с приближением допроса основного свидетеля. Тепло улыбнувшись Катрин, чтобы поддержать ее, он начал:

— Мадемуазель Шилд, узнаете ли вы присутствующих в этом зале троих мужчин, которым предъявлено обвинение? Это те, кто изнасиловал вас вечером пятнадцатого июля этого года?

— Да.

— Можете ли вы показать их суду?

Катрин обвиняющим жестом вытянула указательный палец в сторону Джозефа Харви, импозантного литературного критика, Гордона Степлтона, маленького лысого банкира, у которого на левой руке все еще была повязка, и, наконец, Губерта Росса, высокого чиновника, являвшегося правой рукой мэра города.

Трое мужчин инстинктивно выпрямились. Конечно, обвинение не было для них новостью. Но, несмотря на хрупкость молодой женщины — или, может, именно поэтому, — в этом жесте было что-то волнующее, и присяжные не остались равнодушными к этому.

Несомненно, адвокат, доктор Шмидт, наказал своим клиентам оставаться невозмутимыми, насколько это возможно, но, если бы взгляды троих мужчин могли убить, Катрин наверняка упала бы на скамью замертво.

— Мадемуазель Шилд, видите ли вы в зале человека, в доме которого вечером пятнадцатого июля вы были изнасилованы?

— Да, — сказала она, указывая на Вика Джексона, глаза которого вспыхнули презрением.

— Можете ли вы рассказать суду о том, что случилось на вечеринке пятнадцатого июля этого года? — продолжил Пол Кубрик.

— Я сидела у стойки в баре «Гавана», когда ко мне подошла одна женщина, познакомилась со мной и пригласила в дом господина Джексона.

— Как звали эту женщину?

— Наташа.

— Вы знаете ее фамилию?

— Да. Наташа Фарадей.

— Речь идет о той самой Наташе Фарадей, которая должна была выступать в качестве основного свидетеля обвинения, но таинственным образом бесследно исчезла на следующий день после предварительного слушания?

— Протест, ваша честь, — возразил Шмидт.

— Доктор Кубрик, сформулируйте ваш вопрос иначе.

— Мадемуазель Шилд, когда последний раз вы видели Наташу Фарадей?

— Протест, ваша честь!

— Протест принят.

Прокурор казался расстроенным. Доктор Шмидт, защитник, имеющий заслуженно высокую репутацию, обычно терпеть не мог топтаться на месте, но теперь он не оставлял ему ни малейшей свободы действий! Что же до судьи Бернса, то он прежде не поощрял подобного упрямства. По крайней мере, утешением Кубрику могло послужить то, что он напомнил присяжным о странном исчезновении главного свидетеля обвинения, к которому, возможно, имела какое-то отношение защита. Впрочем, он заметил, что двое присяжных сделали пометки. Заметили ли они это загадочное и выгодное защите совпадение?

Нужно было продолжать допрос, избрав новую стратегическую линию. Ни адвокат защиты, ни судья не позволят ему пойти дальше в прежнем направлении.

— Мадемуазель, в котором часу вы пришли на вечеринку?

— К одиннадцати часам вечера.

— Можете ли вы описать дом, где проходило мероприятие?

— Да, это очень красивый дом, каменный, с крышей из черной черепицы, на берегу моря.

— Узнаете ли вы этот дом на фотографии? — спросил Пол Кубрик, подходя к Катрин.

— Да, — ответила она, с ужасом попятившись, так как снимок явно воскресил дурные воспоминания.

— Сколько там было приглашенных?

— Я бы сказала, человек шестьдесят.

— Сколько женщин и сколько мужчин?

— Мне кажется, поровну.

— Каков, на ваш взгляд, был средний возраст мужчин?

— Протест, ваша честь! — выкрикнул Шмидт.

— Протест отклонен. Вы можете отвечать на вопрос, мадемуазель, — вмешался судья.

— Одни старики, — спонтанно вырвалось у Катрин.

В зале раздались смешки.

— Нельзя ли поточнее? — спросил Пол Кубрик.

— Они были того же возраста, что и обвиняемые. Пятьдесят-пятьдесят пять лет.

— А женщины, как вам кажется, они были того же возраста, что и мужчины?

— Нет.

— Они были моложе?

— Да.

— Намного моложе?

— Да.

— По вашему мнению, подчеркиваю, по-вашему, каков был средний возраст женщин?

— От двадцати до тридцати лет.

— Можете ли вы описать этих женщин?

— Они все были ярко накрашены и сексуально одеты.

— Протест, ваша честь. Мадемуазель Шилд не является ни модельером, ни костюмером, вследствие чего не может судить о приглашенных.

— Доктор Шмидт, я склонен положиться на личные впечатления мадемуазель Шилд, как женщина она до некоторой степени разбирается в том, что касается женской манеры одеваться.

Лица обвиняемых явно помрачнели. Даже весьма краткое описание вечеринки создавало удручающее впечатление: мужчины весьма зрелого возраста и молоденькие женщины, которые, по всей видимости, не являлись их супругами, а были скорее проститутками, нанятыми для развлечения гостей… Что подумают их законные жены, а также друзья, коллеги?

— Когда было совершено нападение, о котором мы говорим?