Психиатрическая лечебница: На руинах прошлого

«Мой хозяин говорит со мной на своем языке, которого не поймет ни один смертный, если не присягнет ему на верность до конца своих дней, счету которым не будет. Перенести его слова на бумагу невозможно. Я слышу его внутри себя. Потому и говорить в этих писаниях я буду о его деяниях моими руками, но своим языком. Я верю, что письмена мои станут путеводителем, начиная со времен зарождения его правления и заканчивая его коронацией, сулящей конец этому миру и становлению нового, совершенного мира. Верю, что мой владыка в скором времени станет лучшим, единственным и полноправным хозяином этого мира, подчинив себе все королевства. Я во главе с ним обуздаю всех непокорных и вознесу хозяина на его заслуженный престол, дабы править землями и государствами. Все, до чего дотянется моя рука, будет принадлежать ему. Каждый преклонит колени и ощутит силу хозяина, а он за преданность воздаст им сполна, преподнеся бессмертие в знак благодарности и силу в знак сплоченности. Не останется никого, кто не познает его величия и правоты его правления.

О’Тул да Ръях ме Схаа Шемира, ты моя вечность. Ты непоколебим и твоя сила неисчерпаема!

Да зародится династия бессмертных, и я проведу ее в вечность рядом с тобой!»

На следующей странице мысли были уже более современного человека. Не слишком, но все же ей воспринимать их было намного легче. Оно и не удивительно, так как подпись «ДВ 1928» говорила о большом скачке во времени — свыше шестидесяти лет. Если бы не сила О’Шемиры, дарующая бессмертие, во что по-прежнему поверить было невероятно сложно, то Высоков должен был быть уже сгорбившимся стариком, едва способным на то, чтобы держать в руке перо. В том случае, конечно же, если начал писать эту книгу уже будучи зрелым, взрослым мужчиной. Но почерк, полностью совпадавший в тем, что был на первой странице рукописи, несомненно доказывал — написал все это один и тот же человек, причем крепкой, не дрожащей рукой.

Дальше все описывалось не менее интересно, хотя и достаточно устрашающе, осознавая всю реальность изложенных событий. Несмотря на немалый временной промежуток между началом написания книги и второй страницей, в ней четко прослеживалась хронология и последовательность событий, но с некоторыми упущениями и большими интервалами. Видимо, доктор, пускай тогда еще он еще не являлся таковым, записывал только самые знаменательные времена, дающие ощутимые толчки в продвижении их совместной с его хозяином кампании по порабощению Земли.

Юля ухмылялась, прокручивая в голове все эти мысли. Ей — человеку, знающему, что у известного ей мира никогда еще не было одного единственного правителя, — сложно было осознать масштабы и амбиции существа, которого она видела в подвале лечебницы. Ей крайне сложно было вообразить возможным то, о чем говорил доктор. Она не оскорбляла, не ругала его за подобный образ жизни. Наверное, все дело в том, что не до конца воспринимала его письмена как опус реального. Какая-то часть ее сознания все равно рассматривала данное творение из чернил и бумаги как нечто художественное и почему-то не относящееся к реальному миру. Такова была именно ее правда, потому принять иную казалось практически невозможным. Вот только продолжение истории, плавно увлекая ее в судьбы вершителей того, давно ушедшего мира, заставляло ее с каждой новой страницей все больше вникать и доверяться правдивости написанных строк.

Не приходись ей визуализировать в воображении все прочитанное, с большим трудом вычитывая смысл среди размашистых линий, написанных жутко неразборчивым почерком, она успела бы прочесть намного больше. А сейчас она переворачивала лист с обозначением пятой и шестой страниц книги, вновь погружаясь в глубину повествования.