Психическая энергия: превращения и истоки

Появление психики едва ли было бы возможным, если бы единственными мотивирующими силами организма были элементарные стремления к самосохранению, воспроизведению и господству. По этой причине Юнг выделяет 2- 7325 34 еще три влечения, которые обладают характерной компульсив-ностью инстинктов и мотивируют психическую жизнь отдельного индивида. Это — стремление к деятельности, влечение к рефлексии и так называемый инстинкт творчества. Последнее из названных побуждений он определяет как психический фактор, сходный с инстинктом, но не тождественный ему. Он пишет:

«Богатство человеческой психики и ее сущностный характер, вероятно, определяются этим инстинктом рефлексии... [С его помощью] раздражитель более или менее полностью трансформируется в психическое содержание, то есть, он становится опытом:

естественный процесс трансформируется в сознательное содержание. Рефлексия является par excellence*. Культурным инстинктом, и его сила проявляется в способности культуры отстаивать себя перед лицом дикой природы»2.

В результате этого побуждения или необходимости сосредотачиваться на приобретенном опыте, отражать его в драматургии и пересказывать устно основные инстинкты человека — и только одного человека из всех живых существ — в некоторой степени модифицировались и лишились части своей компульсивности. Это позволило им принять участие в удовлетворении растущих потребностей психики и не остаться неразрывно привязанными к нуждам непсихической, то есть биологической (животной) жизни.

Эта трансформация произошла в случае каждого из трех основных инстинктов.

Сексуальность, наряду с выполнением биологической функции, теперь служит и удовлетворению эмоциональных потребностей психики. Инстинкт самозащиты побудил к организации общественной жизни с ее коллективными предприятиями и основополагающими социальными взаимоотношениями. Удовлетворение голода — первоначально чисто биологическая активность — стало фокусом, способствующим формированию товарищеских отношений. Примитивная потребность голодного животного оказалась под таким контролем психики, что совместное удовлетворение голода стало самым распространенным способом заведения знакомства с другими людьми и выражения дружеского расположения. То, что первоначально было простым принятием пищи, окружено сложными ритуалами и обычаями, а сам инстинкт служит преимущественно удовлетворению эмоциональных потребностей. Мы ощущаем неудобство при постоян* Преимущественно (фр.). — Прим. перев.

35 ном принятии пищи в одиночестве и чувствуем реальную потребность разделить свои деликатесы с другими, устроить небольшую вечеринку на радость всем. В китайской книге «И-шин» это ощущение описывается как: «У меня есть хороший кубок, я разделю его с тобой»'. А когда мы хотим выразить свое удовольствие от встречи с другом, то совершенно спонтанно отмечаем это событие обедом или ужином. Даже наши религиозные праздники проводятся с выделением этой темы: радостные — пиршествами, а периоды покаяния или скорби — постами.

После своей частичной модификации в интересах психики инстинкт голода может проявляться в совершенно ином качестве, например, в виде какого-нибудь другого настоятельного желания, характеризующегося ненасытностью. Выражением инстинкта голода может быть любовь к деньгам, чрезмерное честолюбие или какая-либо иная безграничная устремленность, пробуждающаяся в человеке даже в том случае если сам индивид совершенно не осознает этого факта.

Страстное желание насытиться служит выражением голода в биологической сфере. Но человеческое существо требует пищи и иного рода, причем эта потребность может быть такой же настоятельной, как и физический голод, и не менее неумолимой по своей навязчивости. Для того чтобы понять насколько естественно и бессознательно для обозначения этих других потребностей используются термины из области физического голода, следует лишь вспомнить выражения, употребляемые при их упоминании. Мы «усваиваем» идею или «впитываем» мысль. Пропаганду «скармливают» бездумному народу. Короткая молитва советует нам «прочитать, отметить, выучить и внутренне переварить» учение. Обращаясь к сленговым выражениям, мы «пережевываем новую идею» или «плюем на нее», когда отвергаем, и говорим «я не перевариваю ее». Такие выражения почти неизбежны в разговоре об идеях, но символизм принятия пищи и пищеварения используется также и в связи с другими вопросами. Например, фраза «голод и жажда после праведности» обозначает нечто более глубокое, чем интеллектуальное понимание и более тесно связана с идеями, представляемыми обрядами «поедания божества», в которых участники ритуальной трапезы ассимилируют божественные качества. Считается, что в нашем собственном обряде причастия причащаемый реально впитывает не только сущность Христа, но и его самого, и что впредь Христос будет пребывать в его сердце вместе с верой.