Психические убежища. Патологические организации у психотических, невротических и пограничных пациентов

Пациенты, оказавшиеся в ловушке психического убежища, представляют для аналитика серьезную техническую проблему. Он должен бороться, чтобы совладать с пациентом, находящимся вне зоны контакта, и с анализом, который на протяжении длительного времени, кажется, ни к чему не приводит. Кроме того, он должен бороться с собственной склонностью встраиваться в патологическую организацию и вступать с ней в сговор, с одной стороны, и скрываться в своем собственном защитном убежище, с другой. Если аналитик начинает лучше понимать эти процессы, он способен лучше разобраться в ситуации пациента и быть более доступным в те моменты, когда пациент выходит из убежища ради установления контакта.

Глава 2 Психические убежища: клиническая иллюстрация [2]

Для иллюстрации функционирования психических убежищ в процессе анализа я привожу здесь клинический материал пациентки (госпожи А.), чей анализ то развивался, то «застревал». Одной из главных технических проблем работы с этой пациенткой было ее молчание, которое часто продолжалось большую часть сеанса и даже несколько сеансов кряду. Несмотря на это, были периоды, когда она чувствовала себя более свободно и была в состоянии сообщать мне сновидения и другой материал, помогая мне лучше понять, что она испытывала в периоды «застревания». Как в повседневной жизни, так и на сеансах она могла устанавливать временный контакт, который обеспечивал достижение некоторого прогресса, но зачастую этот контакт резко и жестко обрывался.

Я покажу, каким образом оказалось возможным наблюдать отступление пациентки в укрытие, где она была относительно свободна от тревоги, но ее развитие было минимальным. Отступление защищало пациентку от контакта, и история ее жизни свидетельствовала, что это происходило уже на протяжении многих лет. Незадолго до начала анализа распалась защитная организация, на которой было основано ее убежище. В результате пациентку стала охватывать паника и чувство преследования, что побудило ее к началу лечения. В ходе анализа она использовала процесс лечения и отношения с аналитиком для воссоздания своего убежища. Это избавило ее от паники, но привело к восстановлению ригидной защитной организации.

Молчанием, по-видимому, были отмечены те периоды, когда пациентка укрывалась от контакта. Долгое время такое положение идеализировалось, и с этой позицией силы пациентка могла высмеивать и порочить анализ. Она успешно проецировала в меня желание установить контакт и затем наблюдала за моими колебаниями в выборе подходящей реакции. Мне казалось неправильным сохранять молчание, но попытки установить с ней связь оказывались, как правило, безуспешными. Если я проявлял терпение, то иногда добивался временного контакта и мог следовать за пациенткой, не теряя с ней связи, но, как только что-то складывалось неблагополучно, она резко ретировалась.

Хотя отступление в укрытие как будто обрывало контакт с аналитиком, при более тщательном рассмотрении этих моментов выяснилось, что фактически оно вело к установлению взаимодействия другого типа, ничуть не менее интенсивного. Этот патологический тип контакта включал в себя интенсивное садомазохистическое взаимодействие между пациенткой и аналитиком, характерное для пациентки в периоды ее пребывания в убежище. Хотя это состояние доставляло ей множество страданий и даже вызывало чувство преследования, укрытие служило защитой от «реального контакта», который заставил бы ее соприкоснуться с психической реальностью.

Сны и рассказы пациентки о своей фантазийной жизни предоставляли мне информацию о природе убежища, куда она скрывалась, и указывали на его защитную функцию. Иногда оказывалось возможным отследить происходящие в ходе сеанса изменения и связать их с образами из сновидений и с другим предоставляемым ею материалом. Так мне удалось получить представление об изменяющемся характере тревоги, с которой она сталкивалась. В ходе почти всего анализа, особенно вначале, это была тревога, относящаяся к панике, фрагментации, деперсонализации и преследованию. Однако позже появились намеки на то, что пациентка страшилась также депрессивной боли. Таким образом, убежище позволяло ей избегать контакта с чувствами утраты, вины и другими тревогами, связанными с депрессивной позицией.

Иногда возникало впечатление, что пациентка пользовалась убежищем не только для защиты от тревоги и боли. Взаимодействие часто носило перверсивный оттенок, и тогда в нем явственно начинала проступать жестокость. Бегство в укрытие также носило характер зависимости, как будто пациентка получала при этом некое удовлетворение, и всякий достигнутый прогресс держался в секрете, чтобы ее приверженность укрытию оставалась оправданной.

Зачастую пациентку было сложно понять, и нелегко было определить природу ее тревоги или узнать, хорошо или плохо я работаю – особенно в те периоды, когда она пыталась установить контакт, а затем резко отступала, как будто я ее шокировал или причинил ей боль.

История жизни