Воссоздание конструкций патологического мышления, а точнее, критико-параноического метода С. Дали совершается под влиянием психиатра, основоположника сюрреализма Анри Бретона. Его влияния не избежал П. Пикассо, дадаисты, В. Кандинский. Идея о том, что контакт психиатров, психологов и художников позволит создать новое психоделическое искусство и науку, привела к созданию первой сюрреалистической группы; эти же идеи возродились в конце века в концепции Санкт-Петербургского журнала «Кабинет».
Интерес к спонтанности, экспериментальности, словом, к тому, что характеризует высвобождение неких подсознательных творческих конструктов, охватывает всю историю искусства и литературы XX века. Двигателем этого процесса является психоанализ и психиатрия. В кругах художников и поэтов, благодаря сюрреалистам, возникает мода на прохождение психоанализа, это меняет технику письма и усиливает процесс спонтанной автоматичности. В частности, психоанализу подвергаются в разное время Макс Эрнст, Хуан Миро, которого Бретон называет «самым сюрреалистичным из всех сюрреалистов», Сальвадор Дали, Ганс Арп.
В первом ряду слева направо
В 1820 году Esquirol писал, что «помешательство следует считать болезнью цивилизации», в 1893 году в том же ключе говорил Durkheim: «Психические заболевания идут рука об руку с цивилизацией». Действительно, с одной стороны — социологические исследования быстро развивающихся городов США, в частности Чикаго, в 20-х годах нашего века, с другой — взаимообусловленность творческого процесса и психических заболеваний позволили заподозрить чрезвычайно интимные связи между цивилизацией, то есть актуальной культурой, технологией и психическими заболеваниями. Дискриминация психически больных не может элиминировать все аномальные формы мышления и поведения по той причине, что они полезны самой цивилизации, являются её двигателем.
По этому поводу Louis A. Sass (1992) предпринимает блестящее исследование воздействия на литературу, историю, философию, психологию и психиатрию структурных особенностей шизофренического мышления, в частности, переживаний расщеплённости и отчуждения, свойственных этому типу мышления. При этом он обнаруживает параллели формальных и содержательных особенностей такого мышления и эволюции искусства от модернизма к постмодернизму. Современный язык культуры уже не может быть понят нормативной лингвистикой, он требует знания шизолингвистики, в поле зрения которой находится амбивалентность и амбитендентность, паралогичность и символика, разорванность и шизофазия. Однако, вероятно, речь может идти о том, что искусство нового времени просто активно использует опыт переживаний при душевных расстройствах, а больной художник выступает как катализатор такого процесса. «Отчуждение», столь близкое экзистенциализму, на самом деле может уже рассматриваться сегодня не как результат цивилизации, а как необходимая предпосылка её процветания. Таким образом, шизофреническое мышление может быть извлечено из сферы патологии, поскольку оно уже является нормативным.