ПСИХИКА И РЕАЛЬНОСТЬ

Неоправданность и даже недопустимость отождествления процесса хранения и воспроизведения перцептивного образа со специфическим проявлением мнемических процессов памяти как психического явления справедливо подчеркивается современными экзистенциалистскими концепциями памяти, которым удается (во всяком случае на описательно-феноменологическом уровне) выделить и подчеркнуть психологическую специфичность психических форм памяти, требующую своего объяснения. Так, например, М. Мерло-Понти справедливо указывает, что "сохраненное восприятие есть восприятие, оно продолжает существовать, оно всегда в настоящем, оно не раскрывает позади нас это изменение протекания и отсутствие, которое только и составляет прошедшее" (см. Роговин, 1966, с. 59). Этим положением вполне справедливо подчеркивается, что само по себе воспроизведение и тем самым превращение прошлого в настоящее есть свойство нервных и физиологических процессов (сегодня мы бы сказали – свойство любых информационных процессов или памяти как передачи информации по временному каналу). Что же касается воспроизведения прошлого в настоящем именно в качестве прошлого, то на это способна только память как психический процесс. Упомянутые авторы считают это свойство памяти проявлением ее духовной природы. Эту теоретико-философскую интерпретацию можно оставить пока в стороне; здесь важна эмпирическая констатация психологической специфичности мнемического процесса – его способность воспроизводить прошлое именно как прошлое. Эта констатация имеет принципиальное значение в качестве отправной точки последующего теоретического анализа.

И здесь мы подошли к следующему важному вопросу, без выяснения которого специфическая особенность памяти как психического процесса по сравнению с другими формами хранения и последующего воспроизведения информации выяснена быть в принципе не может. Это вопрос о соотношении памяти как психического процесса и времени. Проблема соотношения памяти и времени во всей ее глубине была поставлена еще Аристотелем. С присущей ему поразительной гносеологической и психологической проницательностью Аристотель (1984) в специальной работе "О памяти и воспоминании", как и в знаменитом трактате "О душе", подчеркнул органическую связь памяти с отсчетом времени. Сам же отсчет времени как необходимого компонента памяти осуществляется, по мысли Аристотеля, через посредство движения, свойством которого является время. Именно оценка движения и изменения делает возможным отсчет, реальное фактическое измерение времени. Самую же функцию измерения реализует "душа, которая считает". Таким образом, по Аристотелю, через посредство памяти и на основе движения объективное физическое время воспроизводится в субъективном психическом времени как свойстве души.

Таким образом, Аристотелем была уловлена фундаментальная интимная взаимосвязь между памятью, психическим отражением движения и спецификой психического времени.

Однако этот мощный взлет аристотелевской мысли в проблеме связи памяти с психическим временем и психическим отражением движения не получил в последующее за аристотелевской философией время сколько-нибудь существенного подкрепления и развития, он надолго был забыт. Вероятно, одним из существенных оснований этого была внутренняя противоречивость и рассогласованность научно-философской концепции Аристотеля и резкое, парадоксальное забегание вперед аристотелевской психологии по сравнению с аристотелевской физикой. Поскольку Аристотель вполне адекватно связал память с психическим временем и психическим отражением движения, последующая продуктивная разработка этих идей могла и необходимо должна была опираться на физические представления о времени и движении, о том, как соотносятся физическое время как свойство движения и само движение как физическое свойство с психическим отражением движения и психическим временем как воспроизведением времени физического.