ПСИХИКА И РЕАЛЬНОСТЬ

Такая чрезвычайно типичная для традиционной психологии интерпретация соотношения памяти и психического времени неизбежно ведет к одному из двух выводов, выбор между которыми в значительной мере определяется философской ориентацией того или иного ученого. Первый вывод из такой интерпретации заключается в следующем: время, как и пространство, оказывается свойством не внутренней организации самой психики, и в частности памяти, а свойством, с одной стороны, объекта, а с другой – материального носителя психического отражения этого объекта. С помощью чисто логической организации мыслительного процесса мы умозаключаем об отнесенности воспроизведенной части опыта к прошлому. Такая трактовка вполне совместима с интерпретацией психических явлений как чисто духовной сущности в традиционном смысле этого понятия, т.е. как свойства и проявления внематериальной, внепространственной и вневременной субстанции, которая, однако, обладает способностью к умозаключающей деятельности, в частности, к выводу о времени как свойстве внешней реальности, независимо от того, как эта внешняя реальность трактуется: материалистически или идеалистически. Именно эта логика лежит в основании знаменитого бергсоновского разделения памяти на память материи и память духа. При таком разделении простое воспроизведение прошлого опыта, память-привычка, например память-двигательный автоматизм и т.п., оказывается свойством телесной организации. Память же, осуществляющую отсчет времени, действительную внутреннюю фиксацию прошлого именно как прошлого, А. Бергсон считает естественным проявлением памяти духа, независимой от материальной организации.

Второй возможный вариант интерпретации воспроизведения прошлого как эффекта логической умозаключающей деятельности мышления или, на еще более высоком уровне, – специфической деятельности сознания состоит в том, что мышление, а затем и сознание объясняются и истолковываются не как производные, вторичные эффекты работы сенсорно-перцептивных и мнемических процессов, а, наоборот, как их предпосылка. Мышление и сознание, таким образом, трактуются как исходные формы психических образований, а память – как их следствие. Легко заметить, что такая трактовка непосредственно смыкается с бергсоновской интерпретацией памяти как свойства духовной субстанции.

То, что психическое время и вместе с ним интегративная функция памяти оказываются производным эффектом работы мышления и сознания, есть естественное и неизбежное проявление логической автоматики, в силу которой то, что по каким-либо причинам не может быть объяснено как производное по отношению к более общим закономерностям, неизбежно само превращается в исходную, первичную предпосылку. Проблема, таким образом, переворачивается с ног на голову, и мы снова оказываемся перед лицом той концептуальной ситуации, которая подробно рассмотрена в параграфе, посвященном онтологическому парадоксу субъекта. Но тогда естественным и неизбежным образом возникает неразрешимая задача объяснения общих исходных основ памяти как функции и проявления мышления и сознания. Фактическая невозможность разрешения такой задачи и тот факт, что здесь мы имеем дело именно с концептуальным перевертышем, по-видимому, не нуждаются в специальном обосновании.

Совершенно ясно, что из этой тупиковой ситуации необходимо найти выход. А между тем проблема связи психологической специфики памяти с психическим временем, проблема, которой занимались философы (по преимуществу идеалисты), начиная с Аристотеля и кончая экзистенциалистами, совершенно выпала из современной экспериментальной и теоретической психологии, вопреки тому, что эмпирические основания ее решения в значительной мере подготовлены прикладной психологией, в особенности клинической. Проблема психического времени в его органической связи с памятью оказалась в эмпирико-теоретической ситуации аналогичной положению, в котором находится проблема психического пространства.

Аналогичность эмпирико-теоретических ситуаций в области проблемы психического времени и психического пространства необходимо кратко рассмотреть, поскольку эта аналогия демонстративно иллюстрирует положение дел в современной теории процессов памяти в их органической связи с проблемой психического времени. Кроме того, указание на эту аналогию имеет здесь непосредственный рабочий смысл еще и потому, что психологическая специфичность процессов памяти органически взаимосвязана, как это будет показано ниже, не только со спецификой организации психического времени, но вместе с тем и тем самым с закономерностями внутренней структуры психического пространства.