[психо]toxic

Из посылки выскальзывает ещё один пакет, на сей раз прозрачный. Снеговик ожесточённо суёт мусор в руки Кроту, а сам рассматривает маленький вакуум-пакет. Видно, что там что-то слизистое, желтовато-красное и разлохмаченное. Крот вытягивает раздражённую красную шею, два мента сзади, я слышу, нетерпеливо переступают с ноги на ногу.

Из моих ноздрей вырывается пар, а Снеговик всё смотрит и смотрит. Потом поднимает голову, в неверии смотрит на меня:

– Это…это…

Я щерюсь, кровь и слюна течёт у меня по подбородку.

– Да, это яйца. ЕГО ГРЁБАННЫЕ ЯЙЦА.

И я смеюсь. Долго и морозно, пока смех мой не становиться похожим на вой.

***

А его яйца… Их было так чертовски трудно отрёзать. Пока я это сделал, я умудрился чуть ли не по уши измазаться в дерьме, его зассанных брюк и вонючей смегме. Дальше было хуже – из него вылезли какие-то жилки, и нити капилляров, и вообще… Мерзко. Благо нож был острый, а то ещё лопнули бы…

Хотел вот, последний презент отправить.

Как обидно.

***

Мы все трое, на моей кровати. У меня охуенный стояк, наверное, благодаря фенамину и водке. Я всех люблю и чувствую себя центром вселенной. Точнее, мой хуй – это центр вселенной, ось, так сказать, СТЕРЖЕНЬ МИРОЗДАНИЯ.

Со мной две проститутки. Анжела и Кира. Так они сказали. Я их подцепил на презентации нового альбома Агутина. Когда, как, неважно, то есть, не помню.

Это не просто шлюхи, это, блядь, элита.

Блядская элита.

Я лежу на спине, и притягиваю к себе Анжелу, хватаю за волосы, и спихиваю её к моему огромному толстенному хую, который я запихиваю рукой ей в рот. Потом привлекаю к себе Киру, смачно её целую, пропихивая свой язык между её губ, кусаю её губы, жестко, насильственно. Отталкиваю и спихиваю её ниже к моим бёдрам, чтобы она помогала Анжеле сосать, при этом, она мастурбирует, проводя смоченным в слюне пальцем по половым губам, теребит их, отчего они становятся влажными и раскрасневшимися.

Они обе попеременно лижут мою головку и крайнюю плоть, потом Анжела переходит к моим набухшим яйцам, вылизывает их, потом берёт всю мошонку, массирует и посасывает каждое яичко поочерёдно, раздвигая их языком. Кира сосёт мой член, он, бля, уже твёрд, как кол.

Потом мы рассыпаемся. Я наваливаюсь на Анжелу, и методично вгоняю в неё свой хуй, одновременно оглаживая её тело, а Кира пристраивается сзади, и, намазав дилдо вазелином, засовывает мне его в жопу.

Анжела стонет, потому что я кусаю её груди, в затвердевшие от возбуждения соски, до кровавых отметин, а потом бью её по лицу, по смазливому фейсу, хлёстко, со звоном. Фаллоимитатор елозит в моём анусе.

Уменьшаю ритм, стараясь оттянуть момент.

Но, потом, всё же кончаю.

Пиздец, почему это больше не приносит мне радости?

Девушки мирно сопят, раскидавшись в чёрных простынях… Я стою, смотрю на них, у меня в бокале – Martini Bianco, и я пью его небольшими глотками, и глазею на них, на Анжелу и Киру.

Салфетки.

Мягкие, нежные, ОДНОРАЗОВЫЕ салфетки.

Вот что они такое.

В моей голове – гудение.

А одноразовое, после использования, надо выкидывать.

В комнате темно, голые серые стены, кровать, торшер, прикроватная тумба из дерева. Из она падает ночной свет

На неё я ставлю стакан. Ложусь к тёплым телам в постель.

Я думаю вот что: с развитием технологий, скоро будут делать биороботов, живых кукол, без мозгов. Их можно будет трахать до бесконечности. Мучить до бесконечности.

Кому-нибудь такое придётся по вкусу. Но не мне.

Это как «Ебальная машина» из рассказа Чарльза Буковски.

Трахай и мучь.

Ебля и кровь.

Разрушать приятно не тело, разрушать приятно личность.

В этом и есть смысл разрушения.

Тело можно уничтожить легко, а вот душу, внутреннее, гораздо труднее. Но в это-то и кайф. В этом-то, собственно говоря, весь challenge.

Потом я вытягиваю руку, и из-под ногтей мягко выскальзывают шестисантиметровые клинки. Я любуюсь тусклым синеватым отблеском, что играет на лезвиях. Они очень острые, лазерная заточка на полиморфной стали, что позволяет им помещаться в моих фалангах. Отвалил кучу бабок чтобы стать рейзорбоем. Чтобы вдоволь натешиться…

Смотрю на лезвия ещё немного.

А потом, погружаю руку в живот Анжелы. Все пять клинков легко, как бумагу, вспарывают кожу – такой приём равносилен пяти ножевым ранениям. Вместе с ними, внутрь проникают и мои пальцы. В густой вязкости непонимающей Анжелы и собираю руку в кулак.

А другой рукой хватаюсь за лицо Киры, и чувствую, как по коже течёт белок её глаз и кровь, как когти царапают кости скул. Анжела дёргается и в моих руках остаётся связка порытых склизкой оболочкой кишок, и на простыню хлещет поток тёмной густой крови.

Они кричат, но недолго, так же недолго живёт и ужас в её блестящих глазах, в которых отражаюсь сам я, безумный и всклокоченный. Взмах рукой и я рисую им милые вторые улыбки, булькающие липкими пузырями и щеголяющие бордовой обивкой под белой кожей.

Что ж, завтра мне не надо идти в магазин.

Обедать можно и дома.

***