В соответствии с этими представлениями
Идеи о психосексуальном развитии ребенка (Фрейд) и оргастической импотенции (Райх) подготовили почву для свершения той сексуальной революции, которая имела место в ряде развитых стран во второй половине ХХ века. Казалось бы, преодоление ранее существовавших запретов и открытое проявление сексуальности должно было устранить причины для возникновения психических заболеваний, обусловленных подавлением страстей.
В самом деле, по сравнению с предшествующими столетиями в современном мире радикально изменилось отношение человека к сексу как таковому. Фрейду приходилось иметь дело с пациентами, у которых присутствовали симптомы подавления секса. Сегодня терапевты имеют дело с пациентами, свободно говорящими о сексе, проявляющими значительную половую активность, не испытывающими нравственных сомнений по поводу своих занятий любовью. Подобная перемена была связана с половым воспитанием, свободой слова в области секса и открытым выражением половых эмоций, что стало установкой середины ХХ века.
Однако сексуальная революция привела не к уменьшению, а напротив, к увеличению числа людей, страдающими психическими расстройствами. Стало очевидным, что современному человеку приходится сталкиваться с такими проблемами, которые обусловлены новыми парадоксами секса и любви.
Согласно американскому психотерапевту Р. Мэю, можно выделить, по меньшей мере, следующие парадоксы, связанные с сексом и любовью.
Прежде всего, сексуальное просвещение не решило половых проблем западной цивилизации. Оно принесло положительные результаты в плане свободы человека и ослабления чувства вины перед обществом и окружающими людьми, но в то же время усилило внутреннее ощущение вины и беспокойства. Половое просвещение (знания о сексе, противозачаточных средствах и т. д.) привело к нивелированию самой половой страсти, что явилось одним из парадоксов любви и секса.
Второй парадокс связан с увлечением техникой секса, которая, переходя все границы, приводит к тому, что сексуальная деятельность превращается в механический процесс, ведущий к отчуждению и обезличиванию. Озабоченность в достижении оргазма при помощи техники секса лишь усиливает неуверенность человека в себе, его внутреннюю пустоту и одиночество. За физической наготой половой близости не стоит проявление нежности, предполагающее психологическую и духовную обнаженность. Зацикленность на технике секса оказывается напрямую связана с ослаблением сексуальных ощущений. Умелый любовник оказывается потенциальным импотентом.
Третий парадокс проявляется в том, что сексуальная свобода на деле превратилась в новую форму пуританства, состоящего из таких элементов как отчуждение от тела, отделение эмоции от разума и использование тела в качестве машины. Раньше грехом считалось удовлетворение сексуальных желаний человека, теперь греховным является неполное сексуальное самовыражение. Раньше многие люди (старые пуритане) боролись с сексом и при этом были людьми страсти, теперь новые пуритане борются со страстью и при этом являются людьми секса. «В викторианскую эпоху человек искал любви без секса; современный человек ищет секса без любви» (Райх, 1997, с. 43). Фактически новое пуританство ограничивает чувства, сводит любовный акт исключительно к физическому контакту, способствует эмоциональному обнищанию и ведет к откровенной враждебности между людьми, находящей свое отражение, в частности, в ненормативной лексике, связанной с областью секса.
Говоря о парадоксах секса и любви, Р. Мэй выделил одну их общую черту – банализацию и секса, и любви, связанную с их опустошением и отделением секса от эроса. Люди стали использовать секс в качестве защиты от эмоционального переживания. Но они добились лишь того, что столкнулись с «местью угнетенного».