Психоанализ культуры

Соответственно, в дальнейшем изложении я буду придерживаться той точки зрения, что склонность к агрессии является первичным самостоятельным задатком человеческого влечения, а поэтому еще раз повторю: культура обрела в нем свое наиболее мощное препятствие. В ходе этого исследования меня увлекло представление о культуре как об особом процессе, протекающем сквозь историю человечества, и мы всё еще пребываем под обаянием этой идеи. Добавим только: это – процесс, обслуживающий Эрос, стремящийся объединить сначала обособленных индивидов, позднее – семьи, потом племена, народы, нации в одно большое сообщество – в человечество. Мы не знаем, почему так должно происходить, но в любом случае – это дело Эроса. Эти образовавшиеся человеческие массы должны быть связаны воедино либидозно; одни лишь необходимость и преимущество совместного труда не удержат их вместе. Впрочем, этой программе культуры противостоит природное агрессивное влечение людей, враждебность одного по отношению ко всем и всех к одному. Это влечение является отпрыском и представителем влечения к смерти, обнаруженного нами рядом с Эросом, вместе с которым оно и делит власть над миром. А в таком случае, как мне представляется, смысл культурного развития проясняется. Оно должно продемонстрировать нам борьбу между Эросом и Смертью, влечением к Жизни и деструктивным влечением, как она протекает внутри рода человеческого. Эта борьба составляет существенное содержание жизни вообще, а поэтому развитие культуры можно, коротко говоря, назвать борьбой рода человеческого за выживание[27]. И эту схватку гигантов наши «нянюшки» хотят представить совсем мирной колыбельной песенкой «Баюшки-баю на небесах»!

VII

Почему же у наших родичей-животных не видно такой борьбы в их культуре? Увы и ах, мы этого просто не знаем. Весьма вероятно, что некоторые из них – пчелы, муравьи, термиты – боролись сотни тысяч лет, пока не нашли те формы организации звериных сообществ, то распределение функций, те ограничения особей, которыми мы до сего дня у них восхищаемся. Для нашего нынешнего состояния характерно то, что утверждают наши чувства: ни в одном из этих государств насекомых и ни в одной из отводимой там отдельным особям роли мы бы не сочли себя счастливыми. У других видов животных дело, видимо, дошло до временного равновесия между воздействием внешнего мира и влиянием борющихся внутри видов инстинктов, приводя тем самым развитие к застою. У первобытного же человека новый рывок либидо мог спровоцировать очередное восстание деструктивного влечения. Тут возникает еще много вопросов, на которые пока нет ответов.

Больше нас касается другой вопрос: какие средства использует культура для сдерживания противостоящей ей агрессии, для ее обезвреживания или (при возможности) ее нейтрализации? С некоторыми из подобных методов мы уже познакомились, но, похоже, не самыми важными. Изучать их мы можем по истории индивида. Что он проделывает, чтобы обезвредить свое агрессивное желание? Нечто весьма примечательное, о чем мы бы и не догадались и что вместе с тем доступно для понимания. Агрессия интроецируется, «овнутряется», то есть, собственно говоря, возвращается туда, откуда вышла, и, стало быть, обращается против собственного Я. В таком случае она усваивается частью Я, которая в качестве Сверх-Я противостоит остальному Я и теперь в виде «совести» осуществляет в отношении него такую же готовность к суровой агрессии, которую Я с охотой удовлетворило бы в отношении других посторонних индивидов. Напряженные отношения между грозным Сверх-Я и подчиненным ему Я мы называем чувством вины, оно выражается в потребности претерпеть наказание. Следовательно, культура побеждает опасную агрессивную склонность индивида, ослабляет, лишая ее оружия и путем наблюдения за нею со стороны инстанции, расположенной внутри этого индивида и подобной оккупационной власти в захваченном городе.