С Каланчёвки, где три вокзала, Жанна ездит к родителям со светлыми чувствами. Трамвайные пути во сне ее не пугали. Она очень любит белок, милых, домовитых и запасливых. Они могут близко подпустить и убежать, они очень умные. Жанну называют белкой за запасливость, она ничего не выбрасывает. Мама дарила ей игрушечных белок. Жанна видит себя в белке из сна. Ей было удобно шиворот-навыворот, а потом повернуть голову обратно. Если надо куда-то вскарабкаться, можно развернуть голову, а потом вернуть. Она всегда кормит уточек. Бело-голубые зонтики напоминают выцветшую тельняшку деда, иголки у них колючие, как его щетина. Зонт открытый – это что-то женское, его продырявили иголочки-сперматозоиды, она закрыла свой зонт, превратила в фаллический жезл, символ власти. Тарелка давит, как власть материнской компании
У них все собаки ищут мышек. Папа потакал им, они играли с ними, пока мыши не умирали (улыбается).
– Вы сейчас на стороне собаки.
– Да, мне было весело. Они портили урожай. И я была на стороне сильного. Папа травит собаками кошек, хотя их любит.
– На огороде мама хвалит собаку.
– В жизни она нейтральна. Во сне папа пытается подружить кота с мальчиком, в жизни он никого не сдруживал, этим занималась мама.
– Во втором сне мама упорядочивала всё по-своему, вам интересно, какие у нее критерии?
– Когда вмешиваются в мое пространство, мне это не важно, я только хочу убрать этого человека из своего пространства.
– А если он не враг, разве нельзя выяснить, почему он так?
– Я пять лет потратила на Резо, а он только прошелся по моим ранам. Не собираюсь я в нем разбираться, и с женщинами тоже. Биологический отец со своей перепиской разжег такую агрессию, что просто из автомата бы перестреляла всех.
– Это похоже на агрессию мамы или папы?
– Мама молчала.
– Она радовалась вашим страданиям?
– Нет. Мама всегда подчеркивала, что папа жестокий. Да и во мне этого много. Я бы радовалась мучениям умирающего врага. Надо выпускать куда-нибудь этот садизм. Я бы выпустила на сестру (улыбается), но потом включился бы мазохизм.
– Мазохизм затормозится инстинктом самосохранения. А садизм?
– Да, мы над этим не работали.
– Вы приписали его маме.
– Когда она мазала люголем, она успокаивала свою тревогу.
– Но ведь не радовалась.
– Для меня тревога страшнее садизма. Подруга в очередной раз пропала на несколько дней, мы разобрались, что она видит во мне свою маму и мстит ей. Она призналась, что не чувствует себя передо мной виноватой.
– А с папой вы дружите или ограничиваетесь дружескими жестами?
– Я очень боюсь близости. Потеряю тогда, на кого злиться. Папе невозможно сказать, что я его люблю. Он изобразит, что ему всё равно. Скажет, ты придумала ерунду какую-то.
– Такое бывало?
– Мне очень засело, когда сестра разводилась, она попросила папу обнять ее, он сказал: «Что ты придумала? Зачем тебе это надо?»
– Она дарила ему свою любовь или требовала от него?
– Действительно… Так просто, а я путаюсь.