Психоделика. Книга для мертвых

А то получится, как у Филиппа, тоже тот еще ходок был. Хотя почему был? Есть, да только уже не тот, Федот, в смысле, Филипп. Замутил с тремя телками одновременно, а потом ходил всем рассказывал, как он устал и про то что они ему теперь на фиг не нужны, но в гости ездил по очереди. Потом все реже и реже, потом вообще перестал, но при этом хвастался регулярно, что стоит ему только захотеть и он станет сразу как султан турецкий, мол, только сидят там барышни и только его звонка ждут, а ему типа по фигу. Потом говорил, что подумывает о смене ориентации и операции по перемене пола, так его женское внимание достало, что просто… Правда от последнего я его отговорил, потому что пригрозил сразу же выебать, когда можно будет. Потом подпил как-то изрядно и мужское самосознание в нем проснулось. Говорит, щас в гости поеду к одной тут…

Стал звонить настойчиво. И что? Первая замуж за время его отсутствия успела выйти, вторая, наоборот, с мужем развелась, переехала к новому сожителю, третья просто на хер послала в извращенной форме, так что обиделся Филипп на баб всерьез.

Сейчас совершенно к ним интерес потерял, или они к нему непонятно.

Так что, дабы не уподобляться этому славному товарищу моему, придется напрячься и ехати, а то совсем заработался, хе-хе, некогда и стаканчик вина опрокинуть.

Потом в управление поехал. В управлении тоже бывает интересно. Я редко туда попадал, обычно, если посылочку кому-то отправить надо было. Захаровичу понятное дело. Мне там делать нечего, там начальство, дресскод у них там, в шортах нельзя. Противно. Можно подумать, что если кто-нибудь в управление в шортах зайдет так и метро сразу остановится.

Но приколоться тоже можно изредка, хотя они там все сильно серьезные, с виду. С 8 до 17.

Но мне везет, раз в бухгалтерию бумажки отвозил, так зашел следом за мной один украинец щирый з вусамы, як у Тараса Грыгоровыча:

– Зробыть мэни ласку дивчата, – кажэ, – тоже зараза с бумажками какими-то. А «дівчата» они ж нормальные все. Ну не все так большинство. Они ж, как им говоришь, так и воспринимают.

– Какую тебе, блядь, ласку? А ну пшел отсюда, паскудник.

А он всего лишь копию кода хотел сделать кода идентификационного. И получил ни за что. В смысле ни за грош. Ласкатель. Ласкун, бля.

Еще у меня тут друг Птицман работал. Понятное дело, что еврей. Но его на рабочем месте застать сложено. Зайдешь спросишь:

«А где говорю, друг мой Птицманн?»

«А ушел ваш друг по этажу, с лекциями о вреде алкоголя!»

Понятное дело. Работа есть работа. Профком это вам… профком. Птицман работал наставником молодежи, а звание сие ко многому обязывает. Мы с ним изредка на природу выбирались с бабами побухать.

Так вот Миша Птицман входил в воду резко без раздумий. Не так как некоторые, постепенно, чтоб яички окунуть, а потом все остальное тело, нет – резко. Потом с шумом уходил под воду и мощно молотил по ней своими худыми лапками.

Наш общий друг Иван традиционно комментировал с берега:

– Мда… Редкий Птицман добежит до середины Днепра…

Некоторое время я наблюдал движение облаков и их причудливые формы, потом в голове сами собой родились строчки сонета, почему-то я решил, что это будет именно сонет:

– Я тоже хочу петь как ветер, и лететь над землей…

Следом пришло продолжение:

– Но как далека, дорога в облака.

«Надо записать, а то забуду…» – подумалось мне, но, увы, записывать было нечем. Ненаписанный сонет улетел дальше, а я побрел вслед за ним. Впрочем, кто-то такое уже по моему исполнял.

х х х

Сон

Безжалостное солнце, пыль, песок и ужасное зловоние окружали меня. Редкие кривые и скрюченные деревья напоминали распятых мертвецов, у них не было тени, а в них не было жизни. Господи Всемилостивый и Всевышний! Ведь есть в мире Твоем места, где журчат реки, стынут меж прохладных скал холодные озера или просто идут дожди… Слез не было, я давно забыл о том, что они существуют, я представлял свою несчастную голову выбеленным ветрами черепом с пустыми и мрачными глазницами и тем не менее где-то в глубине сего костяного дворца печали возникло странное ощущение, как когда-то в далеком детстве от нанесенной обиды… Но нет прошло, прошло. Тяжело опираясь на обломок копья, я сделал еще несколько нетвердых шагов туда в дрожащее над голой пустыней марево, туда, где когда-то я видел море.

Но моря не было. Уже три дня, как мы ползли из-под Иерусалима, остатки великой христианской армии, ненужные теперь ни людям, ни Богу, двое мертвецов зачем-то пришедших в эти пустыни из-за моря. Нас никто не преследовал, видимо, у наших врагов были дела поважнее.

Время исчезло и теперь здесь всегда быд полдень.