– Понятно, но мы когда пойдем, вы уж двери плотнее закрывайтесь, станция у вас тихая, милиция пока добежит… Мало ли чего.
– Та ладно… Ручку вот, кто-то унес, – беспомощно сообщает ДСП.
Я важно киваю с пониманием:
– Вот так и происходит это…
– Что это?
– Да вот это. Сначала ручку унесут потом ножку, после другие органы. Потом хватятся, а нету дежурной.
Женщина бледнеет. Я зеваю.
Вот недавно на Восточной в ночь…
Что?
А то, пропала горемычная. Искали-искали не нашли. Говорят, увезли в Польшу, на органы…
Кто говорит?
Знамо дело кто. Милиция, блин.
На несчастную ДСП было жалко смотреть.
– Да, хоть ладно, хоть неладно. Еще вот был случай. На Кировской, кажется. Тоже как-то один гул забрел с поверхности, через венткиоск, а дежурная спала. Так он, падлюка, ее связал, шприцом ткнул, и кровь через трубочку пил. Извращенец оказался. А все почему?
– Что почему? – дежурная уже забыла про журналы и, округлив глаза по пять копеек, смотрит не мигая.
– Потому что спать на работе не надо…
Тут уже Серега не выдерживает и, согнувшись пополам, выскакивает в коридор.
Вслед ему летит какой-то журнал, другой, видимо, не слишком нужный летит в меня. Мне удается уклониться, и я головой врезаюсь в подставку с цветами…
Потом, где-то полгода я старался не попадать в ночь на эту станцию и в эту смену, а потом ничего – помирились…
Сегодня заходя через служебную дверь, посторонился и выпустил на платформу сухонькую старушку-уборщицу. Ходят они в красном, как палачи. А я добрый. Но мысли-то в черепушке бродят аномальные, за секунду придумал хохму. Захожу в помещение дежурной по станции и с порога говорю вместо здрастье:
– А вы эту бабульку давно знаете?
Дежурная мало знакомая попалась, говорит:
– Так это Павловна, работает она у нас тут…
Я сел и сокрушенно заявляю:
– Это хорошо, а то нам про бдительности усиление инструктаж сегодня проводили, так там ориентировка была, что ходит по станциям бабуля одна в уборщицу переодетая, а на самом деле маньяк-расчленитель. Одевает на себя форму красную, к дежурной подкрадывается в конце смены, когда бдительность притупляется, и спицей ее вязальной в ухо – чик… И все…
– Что все?
– Амба, на органы режет, вот на Восточной недавно случай был…
Дежурная слушала внимательно и делала вид, что-то пишет, но ручка в ее рученьке подрагивала заметно… Тут из подсобки выперлась Валентина Григорьевна, сменщица, ветеран метрополитена, заслуженный работник. Была она переодетая с ночи в гражданское, и походила на монумент «Рабочий и Колхозница», именно на женскую его часть, и уперев руки в бока заявила со всей ответственностью:
– Что б ты Сашуля зьив та б не пыздив… Рассказывает он тут молодым и красивым.
О великий могучий суржик! Дежурная мило покраснела, чуть-чуть и сделала вид, что все нормально.
– Пиздуй работай уже, рассказчик, а то щас вязальным шилом в жопу штрыкну, так полетишь, шо птичка небесная.
– А я шо, я не шо, – улыбаясь во весь рот я вскочил и стал пятиться, – я ж про бдительность, понимаешь Григоровна… Все про нее проклятую…
– Вот смотри Настена, – погрозила кому-то пальцем Валентина, – сантехники, они самые опасные…
х х х
сон
Крепость вела себя странно. Словно во сне мы скакали к ней, а она отступала от нас в серую дымку. Арк храпел, ему совсем не хотелось туда, я подбадривал его, прижавшись к шее благородного животного, и оно терпело.
Казалось, время остановилось. Каждое движение давалось с трудом, словно плывешь по горячей реке, но вместо воды – смола, горячая, душная, сковывающая члены.
Сколько прошло времени я не знаю это как во сне, когда бежишь о неведомой опасности, а ноги вязнут и вязнут в песке. И ты словно стоишь на месте не смотр на все усилия. Что-то похожее ощущал я сейчас, интересно Арк тоже это ощущал. И видят ли кони сны?
Наверное, видят. Кони все видят, и все знают. Ну давай же родной поднажми еще немного…
Потом Крепость исчезла, растворившись в этом сером мареве. Мы остановились, и я сполз с седла. Дальше отступать не было никакого смысла. Сейчас меня настигнут мои враги. Я сжал рукоять меча и приготовился к последнему бою. Но они не спешили. Серая дымка окутала нас, и стало темно почти как в тумане ночью, звуки исчезли, исчезли противники, словно и не было их никогда. Остались только раны и они болели. Сколько нас добралось сюда я не знал, темные фигуры вокруг меня не имели лиц, я с трудом различал силуэт коня он тихо всхрапывал и это были единственные звуки которые долетали до моих ушей… Потом. Когда прошло один Бог знает сколько времени, стало светлеть.
Братья держались плотной группой и творили свою странную молитву. Темнота наливалась алым, закручивалась вокруг нас и втягивалась внутрь крепости через черные провалы бойниц. Казалось. Что крепость насыщалась подобно древнему голодному чудищу.
Стены крепости, раскалившиеся на солнце, вполне ощутимо шипели, словно их поливали водой. От них шел пар. Братья молились, слова звучали все громче и громче. Странная это была молитва, скажу я вам. Я так и не понял, из какого языка были слова, те что они произносили, крепко сжимая кинжалы.