Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Границы Союза Советов
Закрыл он от воронов черных,
Одел их бетоном и камнем
И залил чугунным литьем…
Споем же, товарищи, песню
О самом великом дозорном,
Который все видит и слышит, —
О Сталине песню споем.

Как солнце весенней порою,

Он землю родную обходит,
Растит он отвагу и радость
В саду заповедном своем…
Споем же, товарищи, песню
О самом большом садоводе,
О самом любимом и мудром, —
О Сталине песню споем.[597]

Превознося Сталина-садовника, Исаковский в полном противоречии с этим отсылает нас к поэме Некрасова «Мороз, Красный нос»: «Мороз-воевода дозором Обходит владенья свои» (ср.: «великий дозорный»; «он землю родную обходит»).

Художник Почтенный написал в начале 1930-х гг. картину, изображающую стартующих бегунов. Старт им дает стоящий за ними человек в военной форме с пистолетом в руках (причем оружие направлено не прямо в небо, но отчасти на спортсменов). Поднимаются ли легкоатлеты со стартовой черты или падают сраженные пулей в затылок, нельзя решить зрителю, поскольку позы бегунов таковы, что допускают оба прочтения.

В сюжет романа «Первые радости» (1943–1945) Федина вплетена интрига, которую затевает жандармский подполковник, намеревающийся обвинить в заговорщицкой деятельности ни в чем не повинного драматурга Пастухова: хотя события, изображаемые в этом сочинении и приурочены к предреволюционному времени, они могли, ассоциироваться читателями с провокациями сталинских карательных органов.

СР начинается с литературных текстов о поражении неоспоримо положительных героев (фадеевский «Разгром» рассказывает о гибели партизанского отряда, «Оптимистическая трагедия» — о конце матросского полка, кинофильм братьев Васильевых «Чапаев» (1934) — о смерти легендарного командира).

Уничтожение Сталиным командного состава Красной Армии перед началом второй мировой войны и горбачевская «перестройка» были одинаковыми по своему мазохистскому содержанию: в обоих случаях абсолютные правители подрывали основание их власти.

III. Самоустранение авангарда

1. Интровертированный мазохизм

1.1.0. Одной из сложных проблем при системно-диахроническом изучении культуры второй половины 1920–30-х и 40-х гг. является разграничение тоталитарного искусства и сосуществовавшего с ним (отчасти в подполье, отчасти официально) позднего авангарда.

Обе эти системы были реакцией на раннеавангардистскую психоидеологию. Как и СР, авангард-2 (например, обэриуты) преодолевал установки авангарда-1, пусть и без той гиперкритичности, которая была свойственна здесь тоталитарному искусству.

Что объединяло и что разъединяло — в психическом плане — создателей сталинистской культуры и авангардистов второго поколения? Вот вопрос, на который нам предстоит ответить.

1.1.1. Мазохизм не монолитен в том же смысле, что и садизм. Подобно тому как садист либо заставляет свои объекты страдать, либо, не замечая в них ничего, кроме страдания, сопереживает им, и мазохист может выступать в экстравертированном и в интровертированном обличьях.

Мазохист-экстраверт внутренне опустошен по отношению к некоей внешней инстанции. Чтобы подтверждать конституирующее его характер самопожертвование, мазохист такого рода нуждается во внеположной ему силе — в доминантной женщине, в культурном авторитете, в вожде, возглавляющем массы. Именно экстравертированный мазохизм создает мазохистскую социальность — жизненно необходимую для его функционирования среду, будь то соответствующий эротический клуб или сталинское государство. Мазохист-экстраверт, неспособный обойтись в своем негативном самосохранении без гаранта, обеспечивающего протекание этого процесса, крайне нетерпим к тем, кто не гарантирует ему надежности мазохистской ситуации, т. е. к тем, кто основывает социальность на каких-либо не мазохистских психических принципах.

Интровертированный мазохизм самодостаточен, он представляет собой акт постоянно возобновляющейся автодеперсонализации. Мазохист-интроверт ищет себя и не находит, его авторефлексия беспредметна, ее содержание негативно, она сугубо формальна. Человек подобного психического склада есть субъект себя снимающей авторефлексии. Здесь пролегает рубеж, который отделяет интровертированного мазохиста от квазимазохиста, обращающего садистскую агрессивность на себя. Первый из них персонифицирует страдающее, отменяющее себя в своей бессодержательности, самосознание. Второй же — это самосознание страдающего (ср. хотя бы мотив «наступания на горло собственной песне» в поздней лирике Маяковского). Автоагрессия квазимазохиста усиливает или пробуждает в нем авторефлексию, а не снимает ее.