Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

1.2.2. Несмотря на высокую степень психологически ориентированного самопонимания, постмодернизм концептуализует себя лишь парциально, лишь в форме нарцисстской vs. шизоидной духовной деятельности, игнорируя то обстоятельство, что эти его стороны взаимодополняют друг друга в рамках его общей фиксированности на симбиозе. Нарцисс и шизоид конкурируют между собой в их исключительном праве на осознание всего (= субъектно-объектного, имманентного личности в первом случае, трансцендентного ей — во втором). Поэтому нарцисс не распознает в шизоиде свою ближайшую родню, так же как и шизоид — в нарциссе. Между тем многие идеи, выдвинутые текущей культурой, так сказать, общесимбиотичны (с теми или иными корректировками они принимаются постмодернизмом в целом).

К числу таких представлений принадлежит, например, утвердившаяся в постструктуралистском литературоведении после известных пионерских работ Ю. Кристевой[663] модель текста-диады — текста, не прочитываемого без претекста и в силу этого соответствующего самоощущению симбиотического ребенка, чья генеративность имитирует производящее пищу материнское тело[664]. Теория рецепции (В. Изер, М. Риффатерр и др.) подменяет автора литературного сочинения читателем-автором, пересоздающим текст, — симбиотическим сотворцом:

…das Lesen wird erst dort zum Vergnügen, wo unsere Produktivität ins Spiel kommt…[665]

Постмодернист опасается более всего, как свидетельствуют экологические движения нашего времени, истощения окружающей его среды — утраты конституирующего его в качестве антропологической величины симбиоза (для человека — абсолютного) с природой. В социальном плане постмодернист-симбиотик плюралистичен. Общество для него не центрировано (ведь он и мать двуедины): оно слагается из групп, каждая из которых ведет свою «языковую игру»[666], — оно не столько иерархизировано, сколько «гибридно»[667].

Понятие разносоставности единого стало ведущим в большинстве определений, посредством которых постмодернизм стирается объяснить те или иные стороны своей творческой активности. Так, Б. Мак-Хейл считает, что нынешний роман моделирует множественную реальность:

…postmodernist fiction does hold the mirror up to reality; but that reality, now more than ever before, is plural.[668]

Самосознание «наших плюралистов» (как сказал бы Солженицын) симбиотично по содержанию (ибо оно подчеркивает внутреннюю разнокачественность всяческих целостностей) и вместе с тем являет собой — по функции — «психическую защиту» (как сказал бы Фрейд), потому что определение некоего предмета как многоликого есть отказ от определения, предотвращающий заканчиваемость постмодернистской авторефлексии.

Земной рай (= образ симбиоза для большинства несимбиотических субъектов, которые идеализируют начало того, чем они располагают, — отправной пункт их субъектности) выступает для постмодерниста тем местом, откуда он видит мир, а не тем, куда он стремится попасть из мира (как Адам-садоавангардист). Постмодернист мыслит как Адам, но не об Адаме; он не замечает того, что ведет свою речь из Эдема; он не различает посюсторонность и потусторонность. Ж. Бодрийяр («Роковые стратегии»[669]) наблюдает вокруг себя, в нашей современности, лишь «соблазняющие объекты» (подобные Еве), всеисчерпывающую «прозрачность» (подобную райской еще-не-прикрытости тела), всевластную трансгрессию — культурообразующий «принцип зла» (которому приобщился Адам). В другой своей работе («Символический обмен и смерть»[670]) Ж. Бодрийяр сетует на то, что культура не установила эквивалентности между жизнью и смертью (изгнанный из рая Адам становится смертным).

Постмодернист-симбиотик, воспроизводящий материнскую самоотдачу, не дорожит своим местом в мире, — по меньшей мере думает, что способен расстаться с тем положением, которое он занял. Как пишет Бродский: