Читаем Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней полностью

Nur durch das bewußte Passiv- und Geiassenwerden der einzelnen dringt das Allgemeine gegenüber dem Besonderen, das Objektive gegenüber dem Subjcktiven, die Erfahrung gegenüber bloßer Vorstellung durch.[675]

История, которой симбиотик не управляет, лишь снится ему. Вот заключение, к которому пришел, определяя позицию историка, Б. А. Успенский:

Если согласиться с тем, что сон моделирует наши представления об иной действительности (в самом широком смысле) и если принять во внимание, что историческое сознание так или иначе имеет дело с потусторонней реальностью (опять-таки, в широком смысле), параллелизм между восприятием сна и восприятием истории нельзя признать случайным: естественно и даже закономерно, что здесь могут проявляться одни и те же механизмы восприятия, обобщения и переживания.[676]

Отсутствующий в современности как в истории, постмодернист-симбиотик становится антиподом садоавангардиста, вбиравшего в себя всю историю, бывшего гипермодерным.


2.2.1. Чем является прошлое при условии, что оно не было историей?

Авангард решал эту проблему разными способами, которые по отдельности хорошо известны исследователям. Такое прошлое могло оказываться и просто несуществующим («Прошлого вовсе не было»[677]); и заслуживающим переписывания наново («…вчерашний день еще не родился <…> Я хочу снова Овидия, Пушкина, Катулла, и меня не удовлетворяют исторические Овидий, Пушкин, Катулл»[678]); и актуальным лишь сейчас, а не тогда, когда должно было бы быть актуальным (ср. интерес формалистов к не состоявшимся в свою эпоху литературным репутациям); и продолжающимся в настоящем, т. е. не ставшим историей (героиня «Внучки Малуши» Хлебникова попадает из Киевской Руси в Петербург); и включающим в себя современность, т. е. ставшим текущей действительностью до наступления данного момента (ср. хотя бы мотив «гостя из будущего» в мемуарной «Поэме без героя»).


2.2.2. Точно так же, как минувшее по-разному не было для авангарда историей, вариативной была и авангардистская модель неисторического будущего.

Приостановка динамического развертывания бытия («Остановись, жизнь, в диком скоке…» (С. Бобров)[679]); угадываемость предстоящего («Я, / осмеянный у сегодняшнего племени <…> / вижу идущего через горы времени, / которого не видит никто» (Маяковский, 185)); перемещение вперед посредством попятного движения («…Но ежедневно возвращаясь К моим старинным берегам: Не царственно ли удаляюсь?..»[680]); полное аннулирование грядущего («О, жизнь без завтрашнего дня!»[681]), — вот лишь немногие из версий авангардистского будущего.

Поскольку в дальнейшем истории не будет, постольку сегодняшний день — это момент подведения окончательных итогов, вынесения приговоров, а художник — либо подсудимый, несущий в себе вину всех («…каюсь: / один виноват…» (Маяковский, 230–231)), либо судья миру («…мы нацепили на свои лбы Дикие венки Правителей Земного Шара, Неумолимые в своей загорелой жестокости, Встав на глыбу захватного права…» (Хлебников, II, 3, 17)), либо и подсудимый и судья в одном лице (так изображает Пастернак задним числом авангардиста Стрельникова (чьим прототипом был Маяковский) в «Докторе Живаго»).

Разумеется, неисторическое прошлое и такое же будущее могли совмещаться авангардистским искусством в едином смысловом комплексе, что порождало, например, в поэзии Хлебникова («Война в мышеловке») предвидение вторичного сотворения старой культуры после конца света (тем самым пророчество в духе Маяковского и рекреативный подход к истории культуры в духе Мандельштама оказывались слитыми):

И когда земной шар, выгорев,Станет строже и спросит кто же я?Мы создадим Слово Полку ИгоревиИли же что-нибудь на него похожее.(I, 1, 244)


2.3.1. Постмодернизм отнюдь не исчерпывается одним только отрицанием авангардистской психоидеологии, в нем есть и позитивность, как и во всякой большой диахронической системе (ср. выше о символизме), но тем не менее эта негация составляет существенный компонент в содержании той культуры, которая триумфирует ныне над поверженной ею культурой 1910–50-х гг.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги