Психолингвистика

Так, изучая русские слова, указывающие на отношения родства, следует иметь в виду, что в традиционной русской культуре существовали три вида родства. Это родство кровное, родство через узы брака (так называемое свойство) и родство через обряд крещения. Социально значимыми отношениями были также отношения между теми, кто родился в одной местности (земляки), служили в одном роде войск (например, морские офицеры были своего рода кастой), теми, кто вместе кончал какое–либо из известных учебных заведений (лицеисты Царскосельского лицея, "бестужевки" — выпускницы Бестужевских Высших женских курсов). Незнание этих реалий ведет к непониманию соответствующих слов.

Кстати, знаете ли вы, что значит покумиться? Кто такие сваты?

Однако долгое время внимание ученых занимали реалии и смыслы, скорее, экзотического плана, свойственные "далеким" от евро–американского ареала языкам и культурам: Японии, Индии, индейским и африканским племенам, северным народностям. Это и понятно: проще исследовать резкие отличия, чем нюансы. Разумеется, применительно к "далеким" культурам важно было избавиться от так называемого этноцентризма, т. е. от неосознаваемой привычки рассматривать другие культуры и важные для них смыслы сквозь призму своей культуры.

Тем не менее отдаем мы себе в этом отчет или нет, обычно при чтении и интерпретации текстов мы все–таки исходим, прежде всего, из традиций нашей собственной культуры — в данном случае культуры общеевропейской. Например, говоря о роке, долге или мести применительно к классической культуре Древней Греции, мы следуем традиции употребления соответствующих русских слов для передачи характерных для античной культуры смыслов. Аналогичным образом, обсуждая эстетику средневековой куртуазной литературы — рыцарского романа или песен трубадуров, мы употребляем слова любовь, поклонение, страсть и т. п.

Во многих случаях мы отдаем себе отчет в том, что, выражаясь таким образом, мы используем некие традиционные эквиваленты, которые при ближайшем рассмотрении могут оказаться довольно–таки ущербными. Все понимают, что в строке "И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет" слова страсть, роковой и судьба имеют иной смысл, нежели в русском переводе текстов греческих трагедий, поскольку употреблены в ином культурном контексте. Не без основания мы успокаиваем себя тем, что благодаря устойчивости самой традиции мы все же будем поняты лучше, чем если бы попытались ввести собственные термины для подобных понятий.

В то же время мы опираемся на традицию своего языка и культуры не только при анализе культур и языков, от которых мы отделены тысячами лет или верст, но и рассматривая современные нам феномены. В частности, для переводчиков художественной литературы просто нет другого пути. Сколько бы ни было в современном японском языке форм вежливости и способов выражения почтения, в русском есть только Вы и несколько оборотов наподобие господин профессор: нельзя же в переводе современного японского романа писать Ваше степенство или сударыня.

Правда, переводчик, в отличие от лингвиста, не обязан объяснять свои резоны. Если он чувствует, что выбрал "правильное" слово, то он с полным основанием может поступать в соответствии со своей интуицией. Лингвист находится в принципиально ином положении. Он обязан убедительно объяснить, почему он считает/не считает определенные смыслы эквивалентными/неэквивалентными.

Концепция Вежбицкой нацелена на то, чтобы показать, что многие якобы тождественные по смыслу слова (например, русск. дружба и англ, friendship, русск. родина и немецк. Faterland, англ. fear, русск. страх и немецк. Furcht и Angst) не являются таковыми, хотя, сравнивая русский язык с немецким или английским, мы остались в пределах культуры евро–американского ареала. Естественно, что при обращении к культурам иных ареалов трудности возрастают, часто становясь принципиальными.

Кратко очертим подход, предлагаемый А. Вежбицкой для анализа и сравнения семантики того, что она сама характеризует как "несравнимое" и "непереводимое".

Пусть некое слово А в английском языке выражает смысл К. Анализ текстов, в том числе и переводов, показывает, что традиционно используемое для передачи того же смысла русское (японское, французское и т. п.) слово В никоим образом не является точным смысловым эквивалентом А. Дело в том, что В выражает смысл К’, который не универсален, а специфичен для русской (соответственно японской и т. п.) культуры.