Психологическая помощь: теория и практика

Беда в том, что позиция эта весьма уязвима. Ведь снимают стресс, улучшают самочувствие и домашние животные, например, кошки. Но им же не выдается лицензия Минздрава, в которой официально засвидетельствованы столь широко признанные способности домашнего любимца.

Вот почему нравственный долг перед наукой и перед людьми, с уважением относящимися к ней, не может не побуждать профессионального психолога к ясной мысли и свободному высказыванию о психосоциальной сущности упомянутых явлений с тем, чтобы, отквалифицировав их надлежащим образом, обозначить границы — и исторические, и психологические — самого феномена. Восстанавливая тем самым референтную норму научного объяснения и понимания данной психосоциальной феноменологии.

В преддверии анализа имеет смысл обратиться к двум равнозначным истокам генезиса самого явления «народного целительства»: к этимологии процесса (вещи) и к этимологии словосочетания (имени).

Как мы все (имеются в виду взрослые) хорошо помним, массовые телесеансы с участием «целителей-экстрасенсов» начались в конце 1980-х, на изломе политики так называемой «перестройки», явившейся своеобразным итогом грандиозного формирующего эксперимента, именовавшегося по разным поводам то «перековкой», то «закаливанием стали», то «поднятием целины» и прочими индустриально-аграрными метафорами, семантическая функция которых заключалась в эвфемизации процессов репрессирования познавательной способности личностного сознания, а закономерным итогом явилась констатация на уровне языковой формы, что «построено не то». Прямо как в украинской сказке: кузнец ковал-ковал железку, потом опустил ее в воду, но кроме неприятного шипящего звука ничего из этой ковки не вышло.

До конца восьмидесятых единственной публичной фигурой, олицетворявшей не то что санкционированную свыше, но как бы молчаливо дозволенную и допущенную до общения с массами возможность личного и свободного реагирования на общие и частные события, был и оставался, даже после своей кончины, артист легкого жанра, выступавший под броским псевдонимом Вольф Мессинг.

Собственно говоря, уже сам этот псевдоним, явно сочетавший в себе германскую идентификацию имени (Wolf) и отдаленную аллюзию на древнееврейское «messiah» концентрировал в себе, как в фокусе, некое средоточие мистических сил, таящих залог свершения пресловутого чуда, компенсаторным ожиданием которого (а что собой представляет вера, как не предельно интенсивно переживаемое ожидание чуда?) издавна были проникнуты былины, сказки и утопии русского, как, впрочем, и любого другого этноса.

Загадочная сила имени, диктующая магическому сознанию строжайший запрет на его произнесение (запрет на произнесение собственного имени во многих варварских культурах; запрет на произнесение имени Бога в иудейской традиции; «не поминай Господа всуе» в православной и т. д.), имеет и свою оборотную сторону: огромную суггестивную, побудительную мощь. Устрашающие клички индейских вождей, средневековых рыцарей, не говоря уже о прозваниях королей, царей и императоров, служили некой важной миссии: внушать ужас и безграничное, до потери чувств, преклонение не только перед ликом, но и перед именем властелина. Не трудно вообразить, кто бы занял место «отца всех времен и народов» при той же логике социальных событий в России, выбери в силу житейских обстоятельств Лейба Бронштейн себе звучный и богатый металлургическими ассоциациями псевдоним «Сталин», а Иосиф Джугашвили — невнятный для русского слуха псевдоним «Троцкий», лишенный всяких намеков на процессы обработки металлов и их качество. Ведь магический компонент так или иначе в общественном сознании присутствует всегда.