Психология

Читая лекции, я должен был ежегодно запоминать в алфавитном порядке фамилии большого числа студентов, сидящих в аудитории. В конце концов я научился вызывать их по фамилии, когда они сидели на указанных местах. Встречаясь со студентом на улице, я по лицу (впрочем, только в начале года) никогда не мог вспомнить его фамилии, но случалось, что внешность напоминала мне место студента в аудитории, лицо его соседа, затем место встреченного студента в алфавитном списке и, наконец, обыкновенно как результат сложного ряда ассоциаций, его фамилию.

Отец желает показать гостям, какой прогресс в умственном развитии сделало его довольно тупое детище, обучаясь в детском саду. Держа нож перпендикулярно над столом, он спрашивает сына: «Ну, мой мальчик, как ты назовешь это?» — на что следует уверенный ответ: «Это ножик!» — ответ, который упорно повторяет ребенок, несмотря на изменения формы вопроса, пока, наконец, отец не вспоминает, что в детском саду этот вопрос сопровождался показом не ножика, а карандаша. Тогда он вынимает из кармана длинный карандаш, держит его перпендикулярно столу и получает желанный ответ: «Это — вертикальное положение». Чтобы вызвать в памяти ребенка слова «вертикальное положение», нужно было воспроизвести все детали обучения в детском саду.

Полное воспроизведение. Если бы закон «сложной ассоциации», как называет его Бэн, не видоизменялся под внешними влияниями, то деятельность его идеально выражалась в том, что ум наш был бы поглощен непрерывным созерцанием хаотической смеси конкретных воспоминаний, в которых не была бы упущена ни одна подробность. Для примера предположим, что мы вспоминаем званый обед, на котором когда-то присутствовали. Единственная вещь, которая могла нам напомнить все подробности обеда, был бы первый конкретный факт, следующий за ним. Все подробности этого факта могли бы, в свою очередь, вызывать в памяти следующий факт и т. д. Если, например, а, в, с, d, в суть элементарные нервные пути, возбужденные воспоминанием о последнем факте обеда, который мы назовем A, а, l, m, n, о, р суть пути, возбужденные воспоминанием о возвращении домой с обеда морозной ночью, которое мы обозначим через В, то мысль об А вызовет мысль о В, ибо а, в, с, d, е все разрядятся в l по тем путям, по которым совершился их первоначальный разряд.

Рис. 9

Подобным же образом они разрядятся в m, n, о и р, а эти последние нервные пути, в свою очередь, своим возбуждением усилят действие других, ибо в опыте В они обыкновенно вибрировали в унисон. Линии на рис. 9 символически изображают суммирование разрядов в каждом элементарном нервном процессе, входящем в состав В, и обусловленную этим суммированием внешних влияний силу, с какой В целиком возникает в сознании.

Гамильтон первым употребил слово «реинтеграция» для обозначения всякой ассоциации вообще. Только что описанные нами процессы могут быть названы реинтеграциями, ибо они неизбежно вели бы к полному восстановлению в памяти содержания больших промежутков минувшего опыта, если бы посторонние влияния не искажали их. Избегнуть полной реинтеграции можно было бы только при помощи вторжения в сознание нового и сильного чувственного восприятия или при помощи безудержного стремления какого-нибудь из элементарных нервных путей к независимому от других разряжению в иной части мозга. Такое стремление могло быть в мозгу того декламатора, который, согласно нашему примеру, забыл стих из «Locksley Hall», запнувшись на слове heir. Ниже мы постараемся выяснить картину образования в мозгу таких стремлений. Если бы они не существовали, то при каждом воспоминании панорама минувшего, развертываясь перед нами, роковым образом повторялась до конца, пока какой-нибудь внешний звук, свет или прикосновение не нарушали потока воспоминаний.

Назовем этот процесс полной реинтеграцией или, еще лучше, полным восстановлением прошлого в памяти. Сомнительно, чтобы существовала абсолютно полная реинтеграция. Тем не менее при наблюдении различных лиц нам бросается в глаза большая или меньшая наклонность припоминать явления в форме, близкой к полной реинтеграции. Каждому из нас хорошо знакомы типы нестерпимо болтливых старух, сухих существ, лишенных всякого воображения, которые, рассказывая о каком-нибудь событии, не опускают ни малейшей частности и уснащают рассказ множеством и существенных, и совершенно ничтожных подробностей; эти типы — рабы буквального воспроизведения минувших явлений, совершенно не способные охарактеризовать прошлое в общих чертах. Для комедий такие старухи дают всегда весьма благодарную тему. Классическим примером здесь может служить нянька Джульетты. Прекрасные образцы подобных типов — некоторые деревенские характеры у Элиот и некоторые мелкие фигуры у Диккенса. Самым удачным примером, пожалуй, служит в романе Остен «Эмма» мисс Бэтс.