Психология древнегреческого мифа

Плащ передан Лихасу; Лихас двинулся в обратный путь; значит, все к лучшему! Геракл забудет о той и вернет ей свою любовь. Все же она неспокойна. Что-то неладное творится с тем клоком шерсти, которым она смазывала плащ. Она бросила его на солнцепек – и он стал таять, крошиться, покрылся бурой пеной… Непохоже на любовные чары. И как гласили слова Несса? «Ни одной женщины не полюбит после тебя». Боги! Да разве это значит непременно возвращение любви? Это значит смерть! И с чего стал бы кентавр так нежно заботиться о ней, причине своей смерти? Ему хотел он отомстить, ему, своему убийце! И тот ком крови, запекшейся вокруг острия стрелы, – разве это любовный талисман? Ведь это острие было пропитано желчью гидры, сильнейшим из земных ядов, сведшим даже бессмертного Хирона в преисподнюю!

О нет, не любовь, а смерть послала она своему мужу! Но если ему, то и себе.

Не любовь, а смерть; да, это подтверждает и ее старший сын, отправившийся искать отца, – юный витязь Гилл. Он его нашел, он был свидетелем этого страшного жертвоприношения на евбейском мысе.

Что это было за торжественное, радостное начало! Целая гекатомба была подведена к алтарю, кругом и войско, и целая толпа народа. Приходит Лихас, приносит дар от верной супруги, нарядный плащ, обнову к победному обряду. Геракл надел его: и наряд красив, и еще отраднее ласка жены. Разгорается жертвенное пламя, проникает его своим жаром, пот выступает на его теле.

И вдруг – острая боль, как от укуса гадюки. И еще, и еще, сильнее, сильнее. Хочет сбросить плащ – и не может, он прирос к его телу, жжет его, режет его, высасывает из него всю живую кровь.

– Лихас! Что это за плащ?

– От твоей жены; ее приказу.

Опять судорога, еще сильнее всех прежних. А-а! Он хватает Лихаса за ногу, швыряет его о выступ возвышающегося из моря утеса – с разбитым черепом падает несчастный в пучину. Убит глашатай, товарищ, Друг – а убийца безумен.

Он уже ничего не видит, не слышит; сын мой, только отсюда меня уведи, не дай мне умереть на этой злорадствующей вражеской земле! С трудом его укладывают в лодку; он мечется, тонет, кричит. И вот он в Трахине, в доме, приютившем его жену. Где она, его убийца? Он всю жизнь был грозой беззакония, он и в минуту смерти сумеет его наказать. Сын мой, доставь мне ее сюда; забудь, что она твоя мать, помни одно, что она убийца твоего отца!

– Ее уже нет.

– Убита? Кто же ее казнил?

– Она сама.

Дверь отворяется, на погребальном одре лежит нежноокая – теперь уже никого не приласкает свет ее очей.

– Как она погибла?

– Казня себя за невольный грех.

– Невольный?

– Да; только твою любовь хотела она себе вернуть, увидев разлучницу в своем доме.

– Любовь? Кто же этот мудрый знахарь, давший ей талисман смерти вместо талисмана любви?

– Его уже нет; это был кентавр Несс.

Теперь все ясно. И додонский оракул ясен: к этому дню обещал он Гераклу конец его трудов – так оно и сбывается, мертвые не знают трудов. Но не здесь хочет он умереть, не в сырой долине – он умрет на горе, там, где Эта возвышается своей вершиной над Фермопилами и над морем, вершиной, освященной заповедным лугом Зевса. Там пусть соорудят для него огромный костер; вместе с его дымом и его душа пусть растворится в эфире. Это его первый наказ сыну. А за ним – второй. Его дом должен его пережить: Геракла не станет, но Гераклиды бессмертны. Пусть же порода их будет достойна бессмертия, пусть красавица Иола станет женой его сына и матерью его внуков.

Заповедный луг Зевса на поднебесной Эте принял непривычных гостей: тут и Гилл с Иолой, и дружина. Костер сооружен, на нем ковры и ткани, на них страдалец. Жестокие судороги, терзавшие его, улеглись, но ненадолго; надо воспользоваться минутой передышки для благоговейной разлуки с жизнью. Кто же зажжет костер? Ты, Гилл, мой сын? Ты, Иола, некогда моя любовь? Вы, мои соратники? Все отказываются, всем страшно. Они жестоки из чрезмерного благочестия; кто же будет истинно сострадателен? нашелся один, совсем молодой; он из этих мест, полувитязь, полупастух. Преданный поклонник Геракла, он согласился оказать ему эту последнюю страшную услугу.

– Как твое имя, мой сын?

– Филоктет, сын Пэанта.

– Будь благословен, Филоктет; дарю тебе на память мой лук, береги его!

Филоктет хватает факел, зажигает смолистый хворост, вложенный между брусьями костра. Столбом вспыхивает пламя, яркой стеной заслоняя от друзей тело преставленного. Все молчат, благоговейно подняв правые руки, – Геракл запретил плакать и стонать. Солнце заходит за горами запада; когда оно взойдет над восточным морем, дочь Геракла, Макария, подойдет к догоревшему костру, соберет в погребальную урну белую золу – останки ее отца. Страданиям Геракла конец – страдания Гераклидов впереди.

33. Гераклиды и Пелопиды

Атрей невольно воодушевился, передавая трахинский рассказ о смерти Геракла; но Еврисфей с возрастающим неудовольствием ему внимал.