…Опять приподнимем завесу. Этот вестник – Евфорб. Вполне понятно, почему именно он принес известие: для него выгодно, чтобы новый коринфский царь вернулся в свое царство, которым он обязан ему, Евфорбу. Знать важную тайну бывает полезно… когда это не бывает опасно.
Известие передают Эдипу; он потрясен, потрясен вдвойне. Жаль старого отца, который его так любил; но все же одной обузой стало меньше. Только одно: страшный оракул о матери еще не опровергнут. Вернуться в Коринф? Нет, нет; при ее жизни – нет.
Евфорб озадачен: «Не вернешься в Коринф? Из-за оракула? О ком? О Меропе?» – «Ну да, о матери, о Меропе». – «Только-то всего? Так знай же, мой сын: Меропа тебе вовсе не мать». – «Как не мать?» – «И Меропа не мать, и Полиб не отец. Они приняли тебя от меня; а я тебя нашел на Кифероне, то есть, собственно, не нашел, а получил от здешнего, от фиванского пастуха; а кто он такой, это вы, здешние, лучше моего знаете».
Все это Евфорб говорит Эдипу; Иокаста его слышит, она одна понимает все. Да, сомнений нет: этот ее младенец, что был отнесен в ущелье Киферона, – это Эдип; он – и сын Лаия, и его убийца; и сын ее, и муж. С этим сознанием ей жить долее невозможно, – но пусть хоть он не узнает ничего! Довольно того, что несчастна она. – Но Эдип не согласен оставаться в неизвестности: он ждет Форбанта, в котором он признал того пастуха, что отдал его когда-то Евфорбу.
Тем временем Иокаста бросается в отчаянии в свой терем к своему ларцу. Она ищет, ищет… чего? А, вот оно, ожерелье Гармонии, роковой убор фиванских цариц! Нет, тебя не надо, ты уже сделало свое дело. Нужно другое – вот этот пояс: он и тонок и крепок…
О том, что случилось далее, вся Эллада во все времена рассказывала с ужасом. Эдип у трупа повесившейся Иокасты… ее золотая пряжка в его руке… Проклятье вам, мои глаза, не видевшие того, что следовало видеть! – Вытекли глаза страдальца под золотой иглой, пошел он, слепой, искать вечного отдыха в ущелье Киферона.
Было в Аттике, в афинском предместье Колоне, красивое преданье. Рассказывали, что туда явился однажды слепец, ведомый молодой девой; это были Эдип и его дочь Антигона. Узнав, что он случайно забрел в рощу Эриний, своих страшных гонительниц, он уже не пожелал ее покинуть: в ней Аполлон предвещал ему упокоение. И кончина его была чудесна: земля заживо приняла его в свое лоно, и он живет в ней поныне, как благой дух-хранитель приютившей его страны.
35. Начаток рока
После ухода Эдипа фиванский престол вторично занял Креонт, как представитель страны за малолетних его сыновей, Полиника и Этеокла; но когда они выросли, он передал им власть. Недолго жили они в мире: Этеокл, более деятельный и ловкий, изгнал своего старшего брата; тот, чувствуя себя обиженным, обратился за помощью к аргосскому царю Адрасту. Адраст стоял как раз станом перед своим городом; Полиник перед входом в стан встретился с другим таким же странником, таким же изганником, как и он сам; дело было ночью, и у них естественно возникла ссора, а за нею и поединок. Царская стража их разняла: словно дикие звери дерутся из-за логова! Доложили царю. Царь к ним вышел; признав обоих царевичей – другой был знакомый нам уже Тидей, брат Мелеагра и Деяниры, изгнанный из Этолии врагами своего отца, – он вспомнил об оракуле, советовавшем ему выдать своих дочерей за вепря и льва. Он их принял гостеприимно и женил на своих дочерях. Но конечно, не для того, чтобы они всю жизнь ели его хлеб как изгнанники: он хотел упрочить их власть, чтобы они стали затем для него драгоценными союзниками. Он решил сначала вернуть Полинику фиванский, а затем Тидею – калидонский престол.
Этот Адраст был внук того Бианта, о счастливой женитьбе которого я рассказывал вам раньше; его сестра Эрифила была выдана за Амфиарая, царственного пророка, которого мы уже знаем как аргонавта. Пылкий и властный Адраст не всегда ладил с этим своим зятем; в предупреждение размолвки у них был заключен договор, чтобы все ссоры между ними были разрешаемы одинаково ими уважаемой Эрифилой.