Психология древнегреческого мифа

Но ахейцы их не слушали. «Предатели! Предатели!» – носилось по их рядам. Двое схватили бездыханное тело Ахилла, остальные бросились к оружию. Бросились к оружию и трояне, но Приам запретил им нападать на отступающих. Аянт и Одиссей понесли убитого товарища вниз, вдоль русла Скамандра. Но, когда они поравнялись с Троей, из города высыпала вооруженная дружина Париса с явным намерением отбить тело Ахилла и умертвить его товарищей. Пришлось Аянту одному взять ношу на свои могучие плечи, в то время как Одиссей с копьем в руке прикрывал отступление. Трудно было горстке храбрецов, не один из них принял смерть от троянского дротика, прежде чем остальные со своей печальной ношей достигли корабельной стоянки.

Поликсену в глубоком обмороке доставили в Трою.

62. Суд о доспехах

В ахейском стане злоба против троян была велика; все были уверены, что Ахилла коварной стрелой убил Парис, негодуя, что заключаемый мир лишает его Елены. Но старый Нестор покачал головой, когда ему показали извлеченную из тела убитого стрелу: «Благородны были и убитый и убивший», – ответил он. Калхант подтвердил это подозрение: от него узнали, что Парису принадлежали только лук и воля, а стрела и рука – Аполлону.

Ближайшей заботой были все-таки похороны героя и тризна по нем. Агамемнон ревностно принялся за дело, но его заменила мать убитого, потребовавшая себе руководительство тем и другим. Тело было сожжено на костре, и прах, смешанный, согласно раньше выраженному желанию покойного, с прахом Патрокла, похоронен под высоким курганом у Сигейского мыса; похоронный плач пропела Фетида с сестрами Нереидами, и пропела так, что вся природа молчала, пока лились дивные голоса, и ахейцы еще долго вспоминали об этой беспримерной и неповторимой божественной песне. Тризна, по эллинскому обычаю, была украшена играми, призы для которых были взяты из добычи героя; но напоследок Фетида объявила особое состязание из-за его доспехов, выкованных не так давно Гефестом. Их она заранее назначила «лучшему» – это значило: тому, кто будет признан таковым собравшимися вождями ахейцев.

Все поняли, что это и есть главная часть состязания, та, перед которой меркнут все остальные: и слава была самая завидная, и награда самая роскошная. Стали перебирать достоинства и заслуги каждого; добрых было немало, но не было лучше Аянта и Одиссея. Фетиде эти двое были особенно дороги: они ведь спасли тело ее сына. Но все же – из них который был лучше? Сам Агамемнон стал во главе суда, в который вошли все ахейские вожди, кроме обоих намеченных; много спорили, но к определенному решению прийти не могли. И вот одному из судей пришло в голову следующее: узнать, как сами враги судят о сравнительном достоинстве обоих.

Отправленные разведчики незаметно подкрались к троянской стене; так как военные действия еще не возобновлялись, то эта стена служила излюбленным местом для прогулок горожан. В одном месте сидела группа троянских девушек – по-видимому, в оживленной беседе. Туда и направили разведчики свои шаги.

– Странно, – сказала одна, – что ахейцы все еще не возобновляют войны.

– Это наступит, вероятно, скоро; пока у них происходит суд о доспехах Ахилла.

– Кто же на них заявил притязание?

– Говорят, двое: Аянт и Одиссей.

– Неужели же они долго будут колебаться между ними?

– А кому же, по-твоему, признать победу?

– Конечно, Аянту; кто же вынес тело Ахилла, как не он?

– Это ты рассудила неосновательно: носить тяжесть может и женщина. А вот Одиссей все время защищал отступающих один против многих и столько из наших уложил. Этого уже женщина не сделает.

– Это верно, – крикнуло несколько голосов, – конечно, Одиссей лучше!

С этим ответом разведчики вернулись в ахейский стан. Теперь ничто не мешало приступить к голосованию. Судьи подавали голоса в виде разноцветных камешков; при подсчете значительное большинство оказалось поданным в пользу Одиссея. Ему Агамемнон и передал доспехи Ахилла. Минута была грозная: как-то перенесет честолюбивый Аянт свое поражение? Но он смолчал, и все успокоились.

Смолчал, да; но все же среди судей нашелся такой, которому это молчание показалось подозрительным: это был второй сын Асклепия, Подалирий. И он, подобно своему брату Махаону, был искусным врачом; но в то время как предметом науки Махаона были болезни тела, Подалирий особенно тщательно изучал душевные недуги человека. Теперь, внимательно всматриваясь в лицо Аянта, он в его глазах прочел нечто такое, что ему не понравилось. Он сообщил свое наблюдение Агамемнону; тот только повел плечами.

– Все-таки, – настаивал Подалирий, – я бы счел долгом предупредить его брата Тевкра.

– Да, когда он вернется: я отправил его в Мисию за добычей для войска.