Психология древнегреческого мифа

Баранов? Каких баранов? Да, тут как будто три зарезанных барана валяются в крови. Наваждение! Он протирает глаза. Да, бараны, ничего не поделаешь. Он схватывает Текмессу: говори все, что знаешь, все без утайки!

Настал день, приходят друзья, сала-минские воины. Весь стан волнуется: стадо перерезано, кто-то видел его с мечом на месте кровавой расправы, теперь придется ему держать ответ перед другим судом.

– Гнев людей не страшен, – кротко отвечает Аянт, – страшен гнев богов. Меня постигло безумие по воле Паллады; я должен смыть с себя ее наваждение чистой водою моря и там же похоронить этот злополучный меч, орудие моего позора. А там, когда я буду чист, я сам предстану перед царским судом.

Он нежно простился с Текмессой, с сыном, с товарищами и пошел по берегу, удаляясь от корабельной стоянки.

Тем временем вернулся из Мисии Тевкр. В стане его едва не побили камнями, как брата изменника, – ахейцы уже успели сообразить, что Аянт только вследствие обуявшего его безумия направил на баранов и овец те удары, которые, собственно, были предназначены для них. Узнав от Подалирия, как обстояло дело, он бросился в палатку брата, чтобы предупредить дальнейшую беду. Поздно! Аянт уже покинул ее, якобы для очищения. Очищения! Да, как же! Теламонид сразу понял то, чего ни подруга, ни родные, ни воины понять не могли. Приговор суда мог лишить Аянта внешней чести; это еще полбеды. Внутреннюю же честь мы только сами у себя можем отнять позорящим деянием; Аянт, мечтая о том, чтобы вернуть себе внешнюю честь, и ее не вернул, и внутреннюю потерял. А значит…

– Идем! – крикнул он своим. – Идем все, отыщем его, живого или мертвого!

Искали, искали – вдруг крик Текмессы дал понять, что ее поиски увенчались печальным успехом. Среди чахлых кустов на берегу лежал Аянт в луже крови; меч Гектора, воткнутый рукояткой в землю, выдавался своим острием из его спины. Таково было очищение героя!

Немногие последовали за Тевкром, чтобы оказать последнюю почесть сыну Теламона. Но новый курган, насыпанный на другом краю корабельной стоянки, у Ретейского мыса, возвещал потомкам, что честь – великое благо, и ее утрата – великое зло.

63. Энона

После гибели обоих внуков Эака – Пелеева сына Ахилла и Теламонова сына Аянта – силы ахейцев были так ослаблены, что им нечего было рассчитывать на успехи в войне с троянами. Пришлось думать о привлечении новых витязей; но кого? Человеческие расчеты подсказывали различные имена, более или менее громкие; но желательно было узнать мнение богов. Тут указания двоились. По одним, Троя могла быть взята лишь Эакидом; по другим – лишь взявшим ее однажды луком Геракла. Единственным Эакидом был Неоптолем, сын Ахилла и Деидамии, росший при матери на Скиросе; правда, он был еще очень молод, но зато – сын Ахилла. Лук Геракла находился в руках Филоктета, брошенного товарищами на пустынном берегу острова Лемноса.

Пришлось Одиссею съездить за тем и другим. Вызвать Неоптолема было очень нетрудно: отрок сгорал желанием увидеть поле славы и смерти своего отца. В стане его обласкали: «Ты не сын Ахилла, ты сам Ахилл!» – с восторгом повторяли мирмидоняне, старые ратники его отца. Одиссей благородно уступил ему Гефестовы доспехи, присужденные ему не так давно судом товарищей; Менелай принял с особой нежностью нового борца за его честь и обещал по окончании войны выдать за него свою дочь Гермиону, так же напоминавшую свою мать Елену, как он – своего отца Ахилла.

Труднее было уговорить Филоктета вернуться к прежним товарищам. Отправившись за ним с Неоптолемом, Одиссей нашел его там же, где он оставил его десять лет тому назад: его жилищем была пещера, его пищей – всякая птица, которую он добывал волшебным луком своего покойного благодетеля. Когда наконец удалось привлечь и его, враги могли высмеять плоды стараний Одиссея; весь прирост состоял в одном отроке и одном калеке, едва передвигающем собственные ноги. Но этот отрок был героем, а этот калека, получив полное исцеление под искусной рукой Махаона, стал вскоре грозой вражьего стана.

Помощь обоих явилась очень кстати. К троянам прибыл новый союзник; это был молодой царь мисийского Пергама Еврипил. Пока был жив его отец Телеф, исцеленный некогда Ахиллом, клятва, бывшая условием этого исцеления, была исполнена свято: Телеф и сам не двигался с места и сыну не давал. Но после его смерти его вдова Астиоха, сестра Приама, получила полную власть над сыном: забывши, что он делается нарушителем клятвы своего отца, поклявшегося и за себя и за свой род, Еврипил взял с собою свою мисийскую рать и поспешил на помощь Приаму. Подобно Мемнону, и он был принят с великой честью вождем троянских сил, своим двоюродным братом, и Приамом.