– Царь и царица, вам известно, что во время оно наша богиня принесла трем девам – росяницам этой горы – таинственный ковчег, запретив им открывать его. Из них одна соблюла заповедь богини, но две другие нарушили ее. В ковчеге они увидели младенца, которого две змеи питали пищей бессмертия. Если бы они не отворили ковчега преждевременно – младенец обрел бы бессмертие, и вечна бы была благодать богини для нашей страны. Они, наказанные безумием, бросились со скал Акрополя; младенец же, выросши в ограде богини, получил от нее царскую власть над ее страной. Это был Эрихтоний, он же и Эрехфей Первый, родоначальник наших царей – Эрехфидов.
После долгого, счастливого правления он умер, передавая власть своему сыну Пандиону. При нем еще ярче засияла милость богов над Аттикой: Деметра и Дионис пришли в нашу страну и научили ее народ хлебопашеству и виноделию. А когда завистливый фиванский сосед пожелал вторгнуться в наши пределы, мы дали ему мужественный отпор, показывая Элладе, что город Паллады в военном деле так же могуч, как и в делах мира.
Пандиону наследовал Эрехфей – твой отец, царица. Тяжелы были испытания, которыми боги взыскали его дом, но страна при нем процветала, и царская чета была любима народом за свою справедливость и доброту.
За что на тебя, Креуса, обрушился гнев богов – этого никто у нас не знает. Но Зевс это знает, и знает это его вещий сын, Аполлон. Царица, прежде чем проститься с надеждой увидеть на престоле Эрехфея наследника его крови, мы требуем, чтобы была снаряжена феория к общему очагу всей Эллады, в Дельфы.
Креуса молча выслушала слово жрицы; но видно было, как мучительно страдала ее душа. Когда жрица, кончив, почтительно отошла в ряды просительниц, она сказала:
– Ваше требование справедливо, гражданки. Возьмите ваши просительские ветви, возвестите всем афинянам, что завтра же я сама отправляюсь в Дельфы вопросить волю бога.
Три дня спустя Креуса скромной паломницей смешалась со все-эллинской толпой, пришедшей испросить совета у Аполлона. Священнослужителю, отбиравшему у богомольцев жертвенных животных, она передала купленного тут же барана с позолоченными рогами, привязав ему к шее символ Афины – глиняное изображение совы. Затем пришла Пифия; после краткой молитвы она произвела жеребьевку среди пришельцев, причем жребий Креусы выпал одним из первых; затем она удалилась в святая святых, предоставляя толпе, в ожидании священнодействия, любоваться украшениями первой на всю Элладу святыни.
Наконец крик Пифии возвестил всем, что в нее вселилась пророческая сила; тогда из храма вышел слуга Аполлона, юноша несказанной красоты, и стал подходить к паломникам по определенному жребием порядку. Дошла очередь и до Креусы; увидев юношу вблизи себя, она не могла удержаться от возгласа:
– Счастлива та, что родила тебя! Какое имя получил ты от нее?
– Та, что меня родила, вероятно, очень несчастна; а имя мое просто – слуга Аполлона. Но об этом не время говорить; какой вопрос имеешь ты к богу?
– Мой вопрос заключен в этом обвязанном и запечатанном складне, – ответила Креуса, – смертные очи не должны его читать. А как получу я ответ?
– Ответ ты прочтешь в том же складне; для бога нет тайн и преград.
– Он удалился в храм; прошло несколько жутких минут. Внезапно из храма раздался крик Пифии, заставивший всех присутствующих вздрогнуть. Вскоре затем опять явился юноша – все заметили, что смертельная бледность покрывала его лицо. Он протянул складень Креусе.
Печать была нетронута. Разломав ее, Креуса вскрыла складень – но тотчас выронила его, зашаталась и закрыла лицо руками. Складень был пуст; воск дощечек был точно выжжен огнем факела, и сами они были черны, как уголь.
В ту же минуту пришел и священнослужитель, принимавший жертвенных животных от паломников; он вел барана с позолоченными рогами.
– Где та афинянка, что дала мне барана с изображением совы? Пусть берет его и уходит поскорее; бог отверг ее жертву.
Тут толпа отшатнулась от Креусы, точно от зачумленной. Послышались голоса:
– Грешница!
– Святотатица нечестивая!
– Ты нас всех осквернила!
– Таких камнями побивают!
– Камней! Камней!
Все грознее и грознее становилось настроение толпы; камни не замедлили появиться в ее руках; еще минута – и началась бы кровавая расправа.
Креуса бросилась к юноше, точно ища у него спасения; тут впервые он разглядел ее черты, заглянул в ее прекрасные, широко раскрытые в испуге глаза. Какое-то странное, неведомое раньше чувство шевельнулось в его сердце.
– Бросьте камни! – крикнул он толпе. – Кто властен толковать волю бога? Он часто принижает человека, чтобы потом возвысить его. Пойдем все к Касталийскому ключу, омоемся в его очистительных струях. А ты, гостья, иди с миром, и да будет бог впредь милостивее к тебе!
Нерадостна была в Афинах встреча обоих супругов.
– Бог не удостоил меня ответа на мой вопрос.
Ксуф недоумевающе посмотрел на жену, но она ни слова не прибавила – и он, зная ее, и не попытался чего-либо добиться от нее.