Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции

Больной З., 33-х лет, с диагнозом сифилис мозга (прогрессивный паралич), жаловался на «муть в голове». «Нависла какая-то пленка, тонкая паутинка, застилающая мир». Явственно ощущает ее в голове. Малейшее умственное напряжение делает ее более ощутимой. Общая угнетенность. Интеллект в целом пощажен. Больному был назначено специфическое лечение. В беседе с врачом рассказал следующее: «Голова стала чище, каждый курс снимает ту или другую часть пленки. Слова стали глаже, чувствую внутреннюю связь между ними». Воспоминания до этого возникали механически, без внутренней активности, сейчас больше «придвинулся» к непосредственному их оживлению, принимает в этом процессе живое участие. Воспоминания стали «роднее», ближе к нему, наполнились дыханием жизни. «Раньше была «сухота», сухое пространство между мной и окружающими. Сейчас с удовольствием чувствую, как это пространство снова заполняется теплотой». До болезни он непосредственно ощущал, когда, до какого места люди его понимают, где начинается и где кончается контакт. Улавливал интуитивно момент их постижения. В период болезни эта интуиция пропала. Механически возникавшие представления не давали непосредственного ощущения человека. Больной терял уверенность в себе, чувствовал себя одиноким, как будто засел в какую-то банку, оторвался дот мира. Он перестал доверять людям, держался от них вдалеке, не мог доверять им своих мыслей и желаний. «Вынужденно замыкался не потому, что ждал с их стороны нежелательных действий, а вследствие того, что потерял прежнее непосредственное восприятие их, именно потому, что чувствовалась какая-то оторванность от реальной жизни. Я был сам по себе, реальная жизнь — сама по себе. Прежнего контакта наладить с ней не мог». Сейчас, когда он радуется восстановлению прежних связей с миром, он радость чувствует как радость. Придавал особое значение оболочке — «какая-то тонкая, тонкая сетка, или, если так можно выразиться, паутинка». Сейчас пробует себя — делает умственное напряжение, читает — оболочка появляется, но быстро исчезает. Через месяц в беседе с врачом отмечает множество мелких фактов. Снова «раскрывает двери в мир», вылезает из своей оболочки, из банки, в которую был посажен. Исчезает замкнутость, холодность, отчуждение от мира. Лучше понимает книгу, чувствует героев, сливается с их переживаниями, снова наделяет их теплотой. «Есть прежний привкус жизни».

Из приведенного наблюдения С. М. Корсунского видно, как в результате специфического лечения больной с каким-то мучительным напряжением освобождается от «паутины», обволакивающей его мозг. Больной был отгорожен и обособлен, контакт с внешним миром потерян, существовало стремление замкнуться, уединиться, уйти в себя. Больной сидит как будто в скорлупе, между ним и миром повисла паутина, он предоставлен течению своих собственных переживаний, не находящих отклика в окружающих. Его никто не понимает и он никого не понимает. Между ним и миром — незаполненная пропасть. Из-под ног «Я» больного как бы вымыта основа, принадлежащая неделимой целостности психики.

Достаточно четко аутизм прослеживается в наблюдении Н. К. Боголепова и П. М. Зиновьева за больным М., 48-ми лет, у которого после энцефалита развился паркинсонизм. Явления паркинсонизма у больного сопровождались изменениями в психической сфере; было отмечено, что он перешел от реальной жизни в сферу мечты и фантазии. Так, изменения в сексуальных переживаниях больной описывал следующим образом: «Прежде мои глаза неотвязно тянулись к женским ногам, я привязывался к девчонкам, теперь же раскаленная сексуальность потухла и заменилась вековечной тоской и мечтательной грустью по женщине, желание любви при этом стало смешиваться с отвращением к любовным переживаниям». И в других своих переживаниях больной стал погружаться в свой внутренний мир, замыкаясь от окружающей действительности. В то же время он начал проявлять любовь к «философствованию» и построению абстрактных схем человеческих отношений, психических качеств и т.д.

У больного постепенно ослабла инициатива, сузился круг интересов, развились апатия и равнодушие и все более терялся интерес к окружающей действительности и людям. «Жизнь с ее радостями, — говорит больной, — круговращением событий, яркими красками постепенно одевается вуалью, и я погружаюсь в какой-то туман, в полусвет, перестаю улыбаться и вообще меньше реагирую на окружающее. Резко изменилось мое ответное реагирование на события: я стал удивительно ненаходчив, мне трудно дать быстрый ответ на раздражения, кроме того, в связи с трудностью речи я стал молчалив».