Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции

Ч. Диккенсу, как всемирно известному писателю, было сделано исключение; он посетил многих заключенных. «Я считаю, — пишет он, — это медленное, ежедневное давление на тайные пружины мозга неизмеримо более ужасным, чем любая пытка, которой можно подвергнуть тело; оставляемые им страшные следы и отметины нельзя пощупать, и они не так бросаются в глаза, как рубцы на теле; наносимые им раны не находятся на поверхности и исторгаемые им крики не слышны человеческому уху, я тем более осуждаю этот метод наказания, что, будучи тайным, оно не пробуждает в сердцах людей дремлющее чувство человечности, которое заставило бы их вмешаться и положить конец этой жестокости...

По глубокому убеждению, независимо от вызываемых ими нравственных мук, — мук столь острых и безмерных, что никакая фантазия не могла бы здесь сравниться с действительностью, одиночество заключенных так болезненно действует на рассудок, что он теряет способность воспринимать грубую действительность внешнего мира с его кипучей деятельностью. Я твердо уверен, что те, кто подвергся такого рода испытанию, должны вернуться в общество морально неустойчивыми и больными» (61, с. 125, 138).

В романе «Чума» французский писатель А. Камю описывает переживания людей в изолированном вследствие эпидемии чумы городе Оране: «Они переживают, таким образом, глубокое страдание всех заключенных и всех ссыльных: жизнь памятью, которая ничему не служит. Прошлое, о котором они беспрестанно размышляют, только повод для сожаления. Обеспокоенные своим настоящим, враги своего прошлого и лишенные будущего, мы были очень похожи на тех, которых закон или человеческий гнев заставил жить за решеткой» (94, с. 40).

Одиночное заключение широко использовалось царским самодержавием в борьбе с революционным движением в России. М. Н. Гернет в своем пятитомном труде «История царской тюрьмы» дал глубокий анализ карательной системы царского правительства и подробно описал все места лишения свободы.

О переживаниях людей в камерах одиночного заключения в России до начала XIX в. нам не удалось найти никаких литературных источников. Но когда в 1825 г. было жестоко подавлено Декабрьское восстание и, направляя арестованных в Петропавловскую крепость, Николай I приказал 16 человек заковать в кандалы, а остальных «содержать строжайше», в литературе стали появляться сведения о царских застенках из уст заключенных.

Обстановка в камерах была более или менее одинакова. В камерах Алексеевского равелина она состояла из кровати с тюфяком и «госпитального одеяла». Возле кровати стояли столик и кружка с водой. В одном из углов камеры помещался стульчак для естественных надобностей. Исключительно тяжелый режим был именно в этом равелине. Здесь господствовало молчание. Стража ходила по коридору вдоль камер в мягких туфлях. Тягостность заключения увеличивалась от бездеятельности, отсутствия прогулок и нервного возбуждения в «судилище», охарактеризованном декабристами, как инквизиция.

Все декабристы вспоминали, что после наводнения сырость в казематах была повсюду. По словам Бестужева, все окна были замазаны белой краской и находились за железными решетками. При наличии двух рам и решеток свет тускло проникал в камеру. Н. Гангеблев о своем каземате писал: «Кроватью мне служили нары, покрытые какой-то жирной лоснящейся грязью. Низкий свод этого каземата был обвешен паутиной и населен множеством тараканов, стоножек, мокриц и других еще невиданных мною гадов, которые днем только наполовину высовывались из-под сырых стен» (50, т. 2, с. 116).

Декабрист Беляев о пребывании в Петропавловской крепости рассказывает: «Одиночное, гробовое заключение ужасно... То полное заключение, какому мы сначала подверглись в крепости, хуже казни. Куда деваться без всякого занятия со своими мыслями. Воображение работает страшно. Куда не уносили меня мысли, о чем не передумал ум, и затем еще оставалась целая бездна, которую надо было чем-нибудь заполнить» (50, т. 2, с. 121).

История царской тюрьмы знает случаи, когда «государственные преступники» заточались на десятки лет в казематы. Так, 24 декабря 1830 г. в одиночную камеру был заточен Лукасинский, который до перевода в Шлиссельбургскую крепость провел восемь лет в тюрьме. Его обвиняли в принадлежности к патриотическому обществу, которое вело борьбу за отделение Польши от России. До прибытия в крепость, комендант получил следующий приказ. «Предписано имеющего быть присланного государственного преступника Царства Польского содержать самым тайным образом, так, чтобы кроме вас никто не знал даже имени его и откуда привезен». Приказ Николая I был исполнен в точности. Лукасинский был заключен отдельно от всех других узников в подземный этаж Светличной башни — довольно обширный подвал, но очень низкий, мрачный, холодный, погруженный в кладбищенское молчание. В этом подземелье узник провел 31 год. Однако за шесть лет до смерти его перевели в одиночную камеру нижнего этажа. Ему разрешили гулять, читать иногда газеты и писать.