Психология масс

Я чувствовал бы себя очень неуверенно в данной ситуации, если бы не мог сослаться на суждения других исследователей и специалистов, которые видели значение Моисея для иудейской религии в том же свете, что и я, даже если многие из них не признавали египетского происхождения Моисея. Так, например, Селлин[212] утверждает: «Таким образом, мы имеем подлинную религию Моисея – веру в нравственного бога, которую он возвестил и проповедовал изначально, – как веру узкого круга людей. Мы не можем быть уверены, что найдем эту веру в официальном культе, в религии священников и в народной вере. Изначально мы можем рассчитывать лишь на то, что временами то там, то здесь вспыхивали искры того духовного пламени, которое он когда-то зажег, на то, что его идеи не умерли, но медленно и неуклонно влияли на общие верования и обычаи. Так продолжалось до тех пор, пока рано или поздно – под воздействием какого-либо экстраординарного события или охваченной его духом великой личности – это пламя не вспыхнуло с новой силой, овладев умами народной массы. Историю религии древнего Израиля следует рассматривать именно под таким углом зрения. Тот, кто по религии, существовавшей в народе в первые пять столетий пребывания в Ханаане, захочет реконструировать религию Моисея, тот совершит тяжелейшую методическую ошибку». Еще более отчетливо ту же мысль выражает Фольц[213]. Он пишет, «что Небесная высота религии Моисея едва ли была понята в его время и лишь с течением столетий обретала все большую и большую силу, и в конечном счете это творение одиночки возобладало, когда его идеи овладели умами и душами великих пророков».

На этом я мог бы закончить свою работу, если бы ее единственной целью было рассмотреть фигуру египтянина Моисея в контексте неоднозначной еврейской истории. Полученный результат вкратце сводится к следующему. К хорошо извест-ным парам противоположностей этой истории – две народные массы слились и образовали нацию; эта нация раскололась, и образовались два царства; два имени Бога упоминаются в Библии, – мы прибавили еще две. Это две учрежденные религии, из которых вторая вначале вытесняет первую, но затем первая религия одерживает победу над второй, а также два основателя этих религий, выступающие под одним и тем же именем Моисея, личности которых должны быть отделены друг от друга. Все эти противоположности вытекают из того факта, что одна часть нации пережила травмирующее событие, не затронувшее другую ее часть. Здесь перед нами открывается обширное поле для анализа. Только этим могу я оправдать свой интерес к этому исследованию исторического характера. В чем состоит сущность предания и в чем заключается его мощь? Как велико может быть влияние отдельных великих личностей на ход мировой истории? Кощунственно ли поведение людей, презирающих многообразие человеческого существования и нацеленных исключительно на удовлетворение своих материальных потребностей? Из какого источника черпают свою силу те или иные идеи, особенно религиозные, чтобы подчинить себе отдельных людей и целые народы? Рассмотреть все эти задачи на частном примере еврейской истории кажется мне очень соблазнительной задачей. Такое исследование явилось бы достойным продолжением идей, высказанных мной двадцать пять лет назад в книге «Тотем и табу». Правда, я сомневаюсь уже, что у меня достанет сил на осуществление этого замысла.

III. Моисей, его народ и монотеистическая религия

Первая часть

Предварительное замечание 1 (март 1938 года)

С бесстрашием человека, которому уже нечего или почти нечего терять, я совершаю вторую попытку исполнить свой давний замысел и опубликовать дополнение к двум работам о Моисее в «Имаго» (см. т. 23, выпуски 1 и 3). Когда я писал, что моих сил едва ли хватит на глубокую разработку этой темы, я имел в виду истощение творческих сил, наступающее с возрастом[214], но есть препятствия и другого рода.

Мы живем в поистине удивительное время. С изумлением мы обнаруживаем, что прогресс заключил тесный союз с варварством. В Советской России взялись улучшить условия жизни ста миллионов прежде угнетенных людей. У этих людей опрометчиво отняли «опиум» религии, дав народу взамен известную степень половой свободы, и при этом подвергли его невиданному принуждению, отняв любую возможность свободно мыслить. Столь же насильственным стало и воспитание итальянского народа в духе порядка и сознания долга. Как освобождение от докучливой заботы многие рассматривают случай немецкого народа, среди которого впадение в почти доисторическое варварство обходится без привлечения каких бы то ни было прогрессивных идей. В конечном счете получилось так, что сегодня консервативная демократия стоит на страже культурного прогресса, и по странному стечению обстоятельств католическая церковь становится главным препятствием на пути распространения угрожающей культуре опасности. И это католическая церковь, прежде бывшая непримиримым противником свободомыслия, прогресса и познания истины!