Психология масс

Поскольку судьба уготовила еврейскому народу череду тяжких и болезненных испытаний, его бог должен был быть жестоким и сильным, как бы скрытым во мраке. Это был универсальный бог, повелевающий всеми странами и народами, а так как его почитание досталось евреям от египтян, это потребовало дополнительного условия, согласно которому евреи являются богоизбранным народом, чье поклонение ему будет в конце концов щедро вознаграждено. Народу было нелегко соединить веру в избравшего их всемогущего бога с печальным опытом своей горькой судьбы. Но религия требовала беспрекословного послушания, и в народе поэтому культивировалось чувство вины, чтобы не допустить колебаний и сомнений в истинности бога, и предлагалось уповать для укрепления веры на «неисповедимую волю божью», на которую до сих пор ссылаются благочестивые верующие. Если некоторые люди удивлялись тому, что бог позволяет раз за разом порабощать их ассирийцам, персам и вавилонянам, то они все же убеждались в конце концов во всемогуществе божества, так как в конечном счете все эти враги были побеждены, а их царства рухнули.

С течением времени еврейский бог стал все более напоминать старого бога Моисея в трех важнейших отношениях. Во-первых, он почитался как единственный бог, и было немыслимо существование наряду с ним какого-либо еще божества. Монотеизм Эхнатона был всерьез воспринят целым народом, и этот народ так сросся с идеей единобожия, что она определила содержание его духовной жизни, а все остальное просто утратило в его глазах какую-либо ценность. Народ и захватившая власть священническая каста были в этом отношении едины. Но когда священники свели свое служение к исполнению обрядов и ритуалов почитания божества, они столкнулись с недовольством народа, который стремился оживить два других пункта учения Моисея. Пророки не уставали во весь голос вещать, что бог презирает ритуалы и жертвоприношения и требует лишь веры и жизни в истине и справедливости. Несомненно, пророки находились под влиянием идеалов Моисея, когда восхваляли простоту и святость жизни в пустыне.

Теперь настал момент поставить вопрос о том, есть ли вообще необходимость рассуждать о влиянии Моисея на окончательный вариант еврейской религии. Может, достаточно принять, что он явился результатом собственного развития культурной жизни в направлении высокой духовности? На такую возможность, которая могла бы одним ударом снять покров тайны с данного вопроса, можно ответить двумя возражениями. Во-первых, такое объяснение ничего не объясняет. Похожие условия существования привели высокоодаренный греческий народ не к монотеизму, а всего лишь к ослаблению и дезинтеграции политеистической религии, что дало толчок развитию философского мышления. В Египте, насколько мы понимаем, монотеизм возрос как побочный продукт на ниве египетского империализма: бог стал небесным отражением всемогущего фараона, правителя мировой империи. Еврейский народ существовал в политических условиях, которые отнюдь не благоприятствовали переходу идеи племенного божества в идею универсального, единственного и всемогущего божества. Да и откуда мог этот крошечный и бессильный народ набраться дерзости вообразить себя возлюбленным сыном столь великого бога? Таким образом, вопрос о причине возникновения монотеизма у евреев либо остается без ответа, либо довольствуется суррогатом такового: якобы идея монотеизма порождена специфическим религиозным гением еврейского народа. Гений по природе своей непостижим и безответственен, и поэтому прибегать к подобному объяснению можно лишь в тех случаях, когда нет иных объяснений[220].