Психология переноса

496 Изображение коронации, иллюстрирующее этот текст[264], показывает, что оживление очищенного тела одновременно представляет собой прославление, поскольку данный процесс уподобляется коронованию Девы[265]. Аллегорический язык церкви служит поддержкой такому сравнению. Связь Богородицы с луной[266], водой и источниками настолько хорошо известна, что мне незачем специально приводить ее подтверждения. Но, хотя коронуется здесь Дева, в тексте Сениора "победную корону" получает сын - что вполне уместно, поскольку он -films regius, заменяющий своего отца. В Aurora корона вручается царице юга, Мудрости, которая говорит своему возлюбленному: "Я - та корона, которой коронуется мой возлюбленный", то есть корона служит связью между матерью и ее сыном-любовником[267]. В одном из более поздних текстов[268] горькая вода определяется в качестве "коронованной светом". В те времена все еще считалась верной этимология Исидора Севильского: море от горького, подтверждающая синонимичность моря и aqua permanens. Здесь также присутствует намек на символику Марии, связанную с водой, "источник")[269]. Мы вновь и вновь замечаем, что алхимик в поисках своих символов следует процедурам бессознательного: каждая идея получает как позитивное, так и негативное выражение. Иногда алхимик говорит о царственной паре, иногда - о кобеле и суке; также и символизм воды выражен в резких контрастах. Можно прочесть скажем, что царственная диадема появляется "in men-struo meretricis" ("в месячных шлюхи")[270], либо даются такого рода инструкции: "Возьми грязный осадок \faecem], остающийся в сосуде для отжига, и сохрани его, ибо он есть корона сердца". Осадок соответствует мертвому телу в саркофаге, саркофаг же, в свою очередь, соответствует фонтану Меркурия или vas hermeticum.

497 Душа, спускающаяся с небес, идентична росе, божественная вода которая, как поясняет Сениор, цитируя Марию, и есть царь спускающийся с небес[271]. А потому эта вода сама получает корону и образует "диадему сердца"[272] в явном противоречии с предыдущим утверждением о том, что пепел и есть диадема. Трудно сказать - то ли в умах алхимиков царила такая неразбериха, что они не замечали подобных вопиющих противоречий, то ли их парадоксы были в высшей степени намеренными. Подозреваю, что было понемногу и того, и другого, так что невежды, глупцы пупицы, должны были понять их тексты буквально и запутаться в сумбуре аналогий, тогда как более проницательный читатель, осознав необходимость символизма, виртуозно разобрался бы в нем без каких-либо затруднений. Интеллектуальная ответственность, кажется, всегда была слабым местом алхимиков; впрочем, среди них имелись немногие, достаточно открыто сообщавшие, как именно следует относиться к их специфическому языку[273]. Чем меньшее почтение к согбенным в тяжких трудах плечам читателя они проявляли, тем больше был их вольный или же невольный долг перед бессознательным: ибо не что иное, как бесконечное разнообразие образов и парадоксов, указывает на психологический факт первостепенной важности - на неопределенность архетипа, с его множеством значений, каждое из которых показывает нам разные грани простой, единой истины. Алхимики были настолько погружены в своей внутренний опыт, что их единственной работой было -изобрести подходящие образы, независимо от того, понятны они или нет. И хотя в этом отношении они отстали от своего времени, ими тем не менее выполнена неоценимая работа конструирования феноменологии бессознательного еще задолго до появления психологии. Мы, как наследники этих богатств, не можем с легкостью насладиться ими. Все же нас утешает то соображение, что старые мастера также не понимали друг друга, либо понимали лишь с трудом. Так, автор Rosarium говорит, что "древние философы писали настолько же темно и путано, так что сбивали с толку читателя или вовсе уводили его в сторону. Что касается его самого, он собирается сделать наиболее истинный опыт, ясным для глаз всех, и раскрыть его "надежнейшим, наиболее подобающим человеку образом", а затем начинает писать в точности как и все до него. Да это и было неизбежным, поскольку алхимики на самом деле не знали, о чем они пишут. Знаем ли мы это сегодня - я также не скажу с полной уверенностью. Во всяком случае, мы теперь уже не считаем, что секрет заключен в химических веществах, а полагаем, что его следует искать в одном из темных и глубоких слоев психе, хотя и не знаем природы этого слоя. Может быть, в следующем столетии мы откроем новую тьму, из которой вынырнет нечто, чего мы также не понимаем, но присутствие чего ощущаем с полной уверенностью.