В истории вражды других героев пьесы с Гамлетом (и в недоумении «реалистической» критики по поводу его поведения) и можно, вероятно, обнаружить ключ к вечной вражде того, что обыкновенно называется «жизнью», с тем, что называется «искусством». Это вражда завершенного, бывшего, неоспоримо и всеми видимого, очевидного – с возможным, рождающимся и невидимым. Творчество невидимо как будущее. Творчество понимается у Выготского не как один из видов специализированной деятельности человека (изготовление эстетических вещей) – но как общая антропологическая альтернатива человеку, обреченному на собственную наличную данность, на «возможное для него». На внутреннюю жизнь, сведенную к рефлексам и реакциям на разнообразные агрессии внешней среды и ранние травмы. На рост личности, который кончается, по существу, в раннем детстве. Тема искусства и тема Выготского – человек возможный. С определенной позиции это значит – человек невозможный.
Культурно-историческая психология как школа [125]
В своем по необходимости кратком выступлении я хочу сказать о некоторых принципиальных проблемах метода исторического исследования и, прежде всего, о предельных целях и ценностях исторической работы применительно к психологии и, ближайшим образом, к культурно-исторической теории Выготского.
Начну с той проблемы «объективности» исторического исследования, о которой так много говорили сегодня. Конечно, можно, в соответствии с привычным для нас выражением, пытаться и здесь выделять некий «сухой остаток», то есть, по сути, реализовывать столь привлекательный для обыденного сознания и подкупающий своей простотой и понятностью позитивистский подход. Но не оказывается ли такой «сухой остаток» только жалким мертвым прахом и не превращается ли при этом историк в «мертвеца, хоронящего мертвецов»? Такая ли история нужна жизни и может быть ответственной перед жизнью? Такая ли история – в нашем случае история психологии – нужна психологу в его попытке самоопределения в современной ситуации и в поиске путей к отвечающей этой ситуации Новой психологии? Нет, в случае исторического исследования предельной ценностью должна быть не объективность в обычном – по сути, в естественнонаучном – смысле слова, предлагающая получение знания о неких (мифических, конечно!) независимо от этих знаний и процедур их получения законосообразно существующих объектах, – такой предельной ценностью должна стать причастность исторической работы и самого историка Делу достижения действительной жизни и – в этом смысле – достижения реальности.