Психология установки

Согласно основным принципам гештальттеории, процес­сы, протекающие в физиологической области, нельзя ни в коем случае считать непременно молекулярными, отрицая наличие в них молярных феноменов. По основной гипотезе Вертгеймера, впоследствии особенно развитой В. Келером и известной под именем , движение атомов и мо­лекул мозга отличается от мыслей и чувств не по существу, а в молярном аспекте; как процесс протяженный оно идентич­но с мыслями и чувствами, и, следовательно, физиологичес­кие процессы также гештальтиы. Отсюда же, по словам Коффка, следует только одно: «Если физиологические процессы обладают протяженностью и если вместо того, чтобы быть молекулярными, они молярны, то нет никакой опасности пренебречь молярным поведением за счет молекулярного» и свести целостное осмысленное поведение человека на ли­шенные всякого смысла процессы[50].

Таким образом, по гештальттеории, в действительности имеет место не молекулярное поведение, а молярное, и, сле­довательно, у психологии есть возможность изучать действи­тельное поведение человека.

Можно ли, однако, на самом деле молярное поведение гештальттеории считать поведением, имеющим смысл?

Поведение человека, согласно Коффке, более молярно, чем молекулярно, потому что оно представляет собой протяжен­ный процесс, обусловленный не обособленными, локальны­ми, не зависимыми друг от друга связями, а широким полем, в котором эти процессы протекают, — обусловленный не отдельными нервными путями в организме, а протяженной средой, динамическому воздействию которой оно подверже­но и которую Коффка называет Поведе­нию постольку присуши , поскольку оно представляет обязательный момент целостной структуры, гештальта, поскольку оно занимает в них определенное мес­то и играет определенную роль.

Однако по меньшей мере противоестественно говорить о смысле, значении поведения, не учитывая цели, которой оно служит, и гештальттеория оказывается вынужденной встать в этом случае на такой именно противоестественный путь. Ведь о цели поведения вправе говорить только тот, кто увя­зывает его с активным, имеющим определенную потребность субъектом, кто не мыслит поведения помимо такого субъек­та! Гештальтистское же понимание поведения, в сущности, вовсе не учитывает активного субъекта, не видит никакой нужды в таком понятии для понимания того или иного пове­дения. Решающим для гештальттеории является не субъект, а сама среда, из динамики сил которой выводит она специфи­ку поведения. Поведение как протяженный процесс, как сложное целое, как молярное, а не молекулярное содержание здесь непосредственно определяется средой.

Как видим, гештальттеория, как и бихевиоризм, продол­жает стоять на позициях непосредственности, вследствие чего понятие субъекта остается вне пределов ее учения, а обо­снование смысла и значения поведения приобретает у нее столь противоестественный характер. В гештальтистском понятии поведения для смысла и значения в действительно­сти так же мало оставлено места, как и в бихевиористской концепции поведения: подобно бихевиоризму, поведение и здесь, в сущности, рассматривается как чисто механический процесс.

Более того, даже молярный характер поведения нельзя считать достаточно обоснованным в концепции поведения гештальттеории. Дело в том, что всякое поведение, если ис­ключить из него понятие активного субъекта, — несмотря даже на то что оно может иметь протяженный характер, как это имеет место в гештальттеории, — будет в сущности поня­то молекулярно. Обратимся к примеру: представим себе, что субъект строгает доску; с каким поведением мы имеем дело в данном случае? Сказав, что мы имеем здесь дело со строга­нием, как в этом случае ответила бы гештальттеория, — этим мы, конечно, вовсе не выразим сущности поведения. Ведь мы не знаем, что делает в этом случае субъект: трудится, учится, играет или развлекается, т. е. не знаем, какими именно из этих совершенно различных целей он руководствуется, сле­довательно, не знаем и того, какое именно поведение оп осу­ществляет. Несмотря иа то что, как мы в этом убедимся впо­следствии, труд, игра, учение, развлечение являются совер­шенно разными формами поведения, акт строгания может входить в каждый из них. Следовательно, для понимания того, с каким видом поведения мы имеем дело в том или ином случае, совершенно недостаточно учета только тех движе­ний, которые называются строганием. Строгание является только отдельным актом, который может входить в состав и одного поведения, и другого. В этом отношении оно более поведения, чем целостное конкретное поведение. Ясно, что и для гештальттеории поведение, в сущности, бо­лее , чем .

Мы видим, таким образом, что решить проблему поведе­ния на основе теории непосредственности нельзя. Поведе­ние — активность, и помимо существенного учета субъекта понять его невозможно.