Психология войны

— Я Председатель Президиума Верховного Совета, я Председатель Совета Народных Комиссаров, я Председатель Комитета Обороны, я Главный Прокурор СССР… Главнокомандующий всеми Вооруженными Силами СССР, понятно вам? Вы думаете, что я сошел с ума? Нет, я в своем уме. Я — командир, поэтому беру всю власть в свои руки. Оккупированная территория Советского Союза является океаном, и эти 350 метров, где мы сейчас стоим, являются островом. Кому принадлежит верховная власть, кто здесь Верховный Главнокомандующий? Конечно, я. Я имею право не только разжаловать, но и расстрелять. Прикажете мне вас сдать немцам? Нет, не выйдет. Голоду вас не сдам и немцам не сдам. Если через два-три дня мы не соединимся с нашими, то из пулемета всех вас скошу и сам застрелюсь. Ваши жены и дети будут благодарить меня.　

После всех этих резкостей потребовал еще, чтобы все подтянулись и взяли себя в руки…　

Подошли к деревне Пашково. В других деревнях　находились немцы, но эта деревня почему-то не была занята ими. Я спрашиваю, кто здесь остался — председатель, бригадир? Отвечают: есть Иван Петрович.　

Я попросил его подойти, он подходит и этак нагло говорит:　

— Что вам тут делать, ведь тут власть немецкая.　

А я ему в ответ:　

— Батальон идет по тылу противника, давно не ел. Тебе дается пять минут сроку, чтоб достать три коровы, зарезать их, собрать всех деревенских баб, чтобы они приготовили нам пищу. — Обращаюсь к Хасанову: — Хасанов, иди, проследи, чтобы все было, как надо.　

Через десять минут собралась вся деревня. Привели три коровы, я приказал их зарезать. Затем объяснил собравшимся, кто мы такие, что идем седьмые сутки, хотим отдохнуть. Из деревни никто не должен выходить, кто это сделает, будет расстрелян. Потом попросил, чтобы каждая хозяйка приготовила пищу на десять бойцов.　

Я был очень доволен поведением этих женщин.　

Два дня отдохнули, один день повоевали с немцами, а на следующий день ушли и присоединились к своим частям.　

Остановлюсь на некоторых деталях.　

После такой продолжительной голодовки от обильной пищи мой батальон заболел. Может быть, об этом и неприлично рассказывать, но это имело свои неприятные последствия. Я должен был задержаться еще на два дня. На ветеринарном пункте я нашел целую бутылку опиума, ко мне подошел Киреев, и я велел ему забрать этот опиум.　

Ко мне подходит Рахимов (он был просвещенный человек) и говорит:　

— Вот если бы был опиум, то можно было бы облегчить положение людей.　

Он ушел, а я начал лечить… Один солдат как-то особенно болезненно переживал свой недуг, и я дал ему разбавленное мной лекарство (полстакана воды на полстакана опиума). В это время пришел Рахимов, а я уже и сам намеревался принять такую порцию. Он мне и говорит:　

— Что же вы делаете, разве так можно, ведь этой бутылкой можно вылечить тысячи человек!..　

А опоздай Рахимов на несколько секунд, я был бы　в таком положении, как и тот солдат, который выпил лекарство моего изготовления. Правда, мы его отпоили молоком и спасли…　

Панфилов вызвал меня с докладом. Одной из его особенностей было умение выслушивать по-отечески. Уехал я от него часа в два ночи. После моего рассказа о лечении опиумом он смеялся до слез. С разжалованием тех двоих согласился… 14 ноября 1941 года меня вызывают на командный пункт, и командир дивизии ставит следующую задачу: занять оборону в районе деревни Горюны на Волоколамском шоссе, станции Матренино и отметки 235,1, протяженность восемь километров. Я пришел в ужас от того, что батальон занимает такой большой участок обороны.　

Отмечу еще одну особенность генерала Панфилова: он умел располагать к себе подчиненных, а ведь это нелегко. То, что я думал, я от него не скрывал и сказал:　

— Как же вы даете мне на восемь километров 400 человек?　

Он отвечает:　

— А вы не бойтесь, одну роту — в Горюны, одну — на станцию Матренино, одну на отметку 235,1.　

Тогда я не понимал, думал, что он распыляет силы, и спрашиваю:　

— Как же я буду управлять?　

Панфилов говорит:　

— Если командиры освоят задачу до конца, то управлять ими не потребуется.　

Но мне все-таки это дело не понравилось. Видимо, он прочел все на моем лице, остановил у дверей и сказал:　

— Мы здесь занимаем оборону, немец на днях прорвет ее, двух эшелонов у нас нет. Вы будете являться вторым эшелоном нашей дивизии. — Посмотрел на меня и говорит: — Вы знаете, ведь я жертвую вашим батальоном, продержитесь до двадцатого на рубеже Горюны — Матренино — отметка 235,1…　

Я был удивлен: немцы еще не пришли, а он ставит мне такую задачу, да еще говорит, что жертвует баг тальоном. Ведь не каждый командир так откровенен со своим подчиненным…