Рэйчел пришла на терапию с жалобами на свое одиночество{68}
. Она успешная и привлекательная, у нее несколько друзей, но не было ни одного свидания. По существу, она никогда не испытывала никакого сексуального влечения ни к мужчине, ни к женщине. Рэйчел знает, что ее мать и бабушка были фригидными, и считает, что унаследовала отсутствие сексуальных чувств. Когда терапевт пытается донести до ее сознания, что половое влечение универсально, она возражает: «Я никогда не отказывалась от своей сексуальности». Однако некоторое углубление темы выявило один случай, который произошел в 14-летнем возрасте: она увлеклась одним мальчиком из школы и написала длинное письмо с признанием в любви. Это письмо она положила в его шкафчик. Мальчик прочел его вслух группке своих приятелей, что вызвало их дружный смех. Несколько дней Рэйчел чувствовала себя глубоко униженной, а затем стала игнорировать – сначала его одного, а потом и всех мальчиков в школе. Она превратилась в отчужденного, забитого и унылого ребенка, посвятившего себя только собственным занятиям. Такое отношение к жизни она перенесла и на годы своей юности, никогда не испытывая интереса к мужчинам – в попытке защититься от повторения пережитого унижения. Итак, она сказала правду и в то же время неправду: Рэйчел никогда не пыталась отказаться от сексуальных чувств, но защитные механизмы, которые она использовала, пытаясь защитить себя от возможной боли, привели к неотвратимым последствиям.Таким образом, самодеструктивное поведение нельзя назвать компонентом «сознательного Я». Оно становится настолько привычным, что кажется частью характера, но влечет за собой непредвиденные негативные последствия. Мы не можем видеть, как нашей защите удается ранить нас, не подвергнув свою душу тщательному и объективному исследованию. Вместо того чтобы справиться со страхом и понять его, мы начинаем всеми силами отрицать реальность. А когда мы отрицаем реальность, начинаем лгать самим себе. И как только это происходит, мы начинаем лгать другим и постепенно нагромождаем все больше лжи, поддерживая самый первый самообман. Такие защитные структуры становятся тем, что Вильгельм Райх[19]
называл личностным панцирем{69}. Чем больше подобных нагромождений, тем меньше мы способны видеть. Это как если бы мы сидели в танке, видя мир лишь через крошечное оконце, и только бы и могли, что стрелять во все стороны. Кончается это тем, что мы все больше и больше теряем способность к распознаванию собственных переживаний. Наш допустимый мир искажается еще сильнее, слепые пятна становятся все крупнее, а «личностный панцирь» разрастается и тяжелеет. Постоянно повторяющаяся защита покрывает «личностный панцирь» металлическими пластинами – определяющими элементами нашей парадигмы.