Психология женщины

Та ранняя фрустрация нанесла рану не только нашей объектной любви, но и нашему самоуважению, причем в самом чувствительном месте, и мы знаем, что каждый человек отмечен подобным нарциссическим шрамом. По этой причине наша гордыня требует в дальнейшем моногамных отношений, причем тем настойчивее, чем чувствительнее была рана, нанесенная ранним разочарованием. В патриархальном обществе, где претензию на исключительное право обладания прежде мог предъявлять лишь мужчина, этот нарциссический фактор отчетливо проявился в насмешках над «рогоносцами». И здесь тоже требование верности выдвигается не из любви – это вопрос престижа. В обществе, где господствуют мужчины, оно все более и более становится делом престижа, поскольку, как правило, мужчины больше заботятся о своем статусе среди себе подобных, нежели о любви.

И наконец, требование моногамии тесно связано с анально-садистскими элементами влечения, и именно они, наряду с нарциссическими элементами, придают требованию моногамии в браке особый характер. Ибо в отличие от свободной любви вопросы обладания в браке двояким образом связаны с его историческим значением. Тот факт, что брак как таковой представляет собой экономическое партнерство, имеет меньшее значение, чем представление, согласно которому женщина принадлежит мужчине подобно любому другому имуществу. То есть, даже если муж не обладает выраженными анальными чертами характера, эти элементы обретают силу в супружестве и превращают требование любви в анально-садистское притязание на собственность. Элементы, проистекающие из этого источника, в самой грубой их форме можно найти в старинных уголовных уложениях, касавшихся наказания неверных жен, но и в нынешних браках они по-прежнему часто проявляются в средствах, которыми мужчина пытается осуществить свои претензии: от более или менее мягкого принуждения до неусыпной подозрительности, рассчитанной на то, чтобы извести партнера, – и то и другое знакомо нам из анализа неврозов навязчивости.

Таким образом, источники, из которых черпает силы идеал моногамии, представляются достаточно примитивными. Но, несмотря на его, так сказать, скромное происхождение, он превратился во властную силу и, как мы видим, разделил судьбу других идеалов, в которых находят свое удовлетворение элементарные инстинктивные импульсы, отвергнутые сознанием. В данном случае процессу содействует то, что исполнение некоторых наиболее вытесненных наших желаний является в то же время ценным достижением в различных социальных и культурных аспектах. Как показал Радо в своей статье «Тревожная мать»[42], формирование такого идеала позволяет ограничить критические функции Я, которые в противном случае указали бы ему, что эту претензию на постоянную монополию хотя и можно понять как желание, но как требование она не только трудновыполнима, но и неправомерна; более того, она скорее является попыткой осуществить нарциссические и садистские импульсы, нежели говорит о желании настоящей любви. Согласно Радо, формирование этого идеала обеспечивает Я «нарциссическую безопасность», под покровом которой оно может дать волю всем тем влечениям, которые в противном случае ему следовало бы осудить, и в то же самое время вырасти в собственных глазах, ощущая, что его претензии справедливы и идеальны.

Разумеется, чрезвычайно важно, что эти требования санкционированы законом. В реформаторских предложениях, проистекающих из осознания опасностей, которым подвержен брак именно из-за своего принудительного характера, по этому пункту обычно делается исключение. Тем не менее такая санкция закона является, пожалуй, лишь внешним, наглядным выражением той ценности, которое это требование имеет в сознании людей. И когда мы осознаем, на сколь глубокой инстинктивной основе покоится притязание на монопольное обладание, мы понимаем также, что, если бы человечество лишилось его нынешнего идеального оправдания, мы тут же любой ценой, тем или иным способом нашли бы новое. Более того, до тех пор пока общество придает моногамии особое значение, оно с точки зрения психической экономики заинтересовано в том, чтобы было достигнуто удовлетворение элементарных влечений, стоящих за этим требованием, и тем самым компенсировано связанное с ним ограничение.

Имея такую общую основу, требование моногамии в индивидуальных случаях может усиливаться с разных сторон. Иногда господствующую роль в экономике влечений может играть лишь один из компонентов этого требования, или же свой вклад вносят все те факторы, которые мы считаем движущими силами ревности. Фактически мы могли бы описать требование моногамии как попытку застраховаться от мук ревности.

Так же как и ревность, оно может быть вытеснено чувством вины, нашептывающим, что у нас нет права на исключительное обладание отцом. Или опять-таки оно может заслониться другими инстинктивными целями, как, например, в хорошо известных нам явлениях скрытой гомосексуальности.