Психопатология обыденной жизни. О сновидении

Следовательно, этот несчастный случай был самоистязанием – во‑первых, в искупление преступления, а во‑вторых – ради избавления от неведомого наказания, возможно, гораздо более сурового, которого она страшилась добрых несколько месяцев. В миг, когда она устремилась в лавку, чтобы купить картину, воспоминание о недавнем эпизоде – вместе со всеми страхами, которые уже довольно сильно укоренились в ее бессознательном, когда она предупреждала мужа, – возобладали в ее памяти. Быть может, здесь подойдут приблизительно такие слова: “Зачем тебе украшение для детской? Ты же погубила своего ребенка! Ты убийца. Наверняка тебя ждет страшная кара!”

Эта мысль не достигла сознания, но все же воспользовалась ситуацией, которую я определил бы как психологический момент, и женщина ненавязчиво наказала себя с помощью груды камней, которая попалась ей на пути. Вот почему она даже не вскинула рук, когда падала, и вот почему она не испугалась всерьез. Вторым же, причем менее, полагаю, важным фактором в этом несчастном случае, было, несомненно, самонаказание за бессознательное желание избавиться от мужа, которого следует признать соучастником совершенного преступления. Это желание проявилось в совершенно ненужном предупреждении об осмотрительности – ее муж и без того передвигался с большой осторожностью именно потому, что не полагался на свои ноги»[164].

При рассмотрении подробностей этого случая поневоле покажется, что Штерке (1916) был прав, когда трактовал явно случайное самоповреждение посредством ожога как «жертвоприношение».

«Дама, зятю которой предстояло отбыть в Германию по воинской службе, ошпарила ногу при следующих обстоятельствах. Дочь ее ожидала родов в ближайшее время, и размышления об опасностях войны, естественно, не прибавляли семье особого настроения. За день до отъезда зятя дама пригласила их с дочерью на обед. Она сама приготовила еду на кухне, предварительно – как ни странно – сменив свои высокие, удобные для ходьбы ботинки со шнуровкой и супинаторами, которые обычно носила и в помещении, на пару тапочек мужа, слишком тесных для ее ног и открытых сверху. Снимая с огня большую кастрюлю с кипящим супом, она уронила ее и так ошпарила себе ногу, причем довольно сильно; особенно досталось подъему, который выступал из тапка. Все, естественно, приписали этот несчастный случай понятным “нервам”. Первые несколько дней после ожога дама проявляла чрезмерную осторожность со всем горячим, но это не помешало ей спустя несколько дней обжечь запястье горячей подливкой»[165].