Психопатология в русской литературе

– «Ты знаешь, я не разделяю взглядов твоего отца, но я не могу отказать в справедливости в отношении всего того, что касается его личности. Посмотри только, как он изменился, каким он стал мягким и хорошим».

И, действительно, Л. Толстой стал не только – «мягким и хорошим», но чрезвычайно сенситивным на всякую несправедливость, на всякое зло. Он получает необычайную жажду «просветить всех других от этого зла», он получает необычайную жажду быть проповедником того, что он воспринял в экстазе с «необычайной ясностью».

Он делается волей неволей пророком, основателем нового учения. Вот таким образом произошел в нем тот переворот, о котором была речь выше.

С ним произошло то, что произошло со всеми аффект-эпилептиками – пророками. Таков был Магомет, таков был Достоевский в его мистических переживаниях, таков и Лев Толстой. Все они подвержены аффект-эпилептическому страданию, а потому у всех у них одна и та же патопсихическая сущность и один и тот же генезис мистической концепции внешнего мира.

Все они подвержены одним и тем же законам патологии аффект-эпилептической природы.

И так только мы их можем понять.

Пориомания Максима Горького [29] Д-ра И. Б. Галант (Москва)

О wandern, wandern meine Lust,

О wandern!
Herr Meister und Frau Meisterin
Lass mich im Frieden weiterziehen
und wandern.

(Wilhelm Miller «Wanderschaft»)

Если нам трудно указать со строго научною точностью, какая внутренняя связь имеется между суицидоманией Максима Горького и его безусловно отягчающей наследственностью, так как в асценденции Горького самоубийства не встречаются мы должны представлять себе эту связь таким образом, что следственные дегенеративные черты, переходя от предков к потомкам способны вариировать и принимать совершенно новые до сих пор небывалые формы, то пориомания или страсть к бродяжничеству Горького очень легко находит свое объяснение, как переданная по наследственности психопатическая черта. Отец Горького одно время в юности своей бродяжничал, прабабушка и бабушка его по линии матери тоже долгое время нищенствовали и бродяжничали. Неудивительно поэтому встретиться с пориоманией и у самого Горького.

Пориомания,[30] в какой форме она бы ни встречалась, есть психопатическая черта, свидетельствующая о более или менее тяжелом нарушении общего психического равновесия индивида, обыкновенно прельщаются бродяжничеством люди неустойчивые (die Haltlosen), боящиеся серьезного труда (попросту говоря: лентяи), страдающие болезненными любопытством и жалостью новых впечатлений (имбецильная неофилия). Возможны конечно и другие причины бродяжничества, которые однако являются более случайными (душевная болезнь – эпилепсия, шизофрения и т. д.).

Что бродяжничество встречается почти исключительно у неуравновешенных, чтобы не сказать тяжело психопатических душевно-больных людей, об этом свидетельствуют наилучшим образом произведения самого Горького. Сколько бродяг Горький не нарисовал – а рисовал их Горький в большом количестве – все они, даже те которые способны вызывать нашу симпатию, психопаты от роду или люди опсихопатившиеся, душевно-больные, олигофреники, всякого рода преступники и другие темные люди.

Если остановиться на любых двух, трех рассказах Горького, рисующих бродяг, напр., в рассказах «В степи» (1897 «Проходимец» (1898), «Товарищи» (1895),[31] то мы сейчас же знакомимся с тяжелыми преступниками, («Студент» в рассказе «В степи») или с тяжелыми психопатами, каковы Павел Игнатьевич Промтов, «Проходимец» или Витя Тучков, герой рассказа «Товарищи». Честный бродяга в рассказе «Дело с затяжками (1895)[32] оказывается тяжелым олигофреником и т. д.

Бродяга Промтов может нас здесь особенно интересовать, так как он развивает философию бродяжничества, которая, пожалуй, одно время не была совсем чуждой и Алексею Пешкову так долго и усердно бродившему по безбрежным степям, полям и равнинам великой матушки России. Горький, во всяком случае, очень любил ту романтическую черту, которая более или менее присуща всякой бродяжьей жизни, то богатство случайностями и неожиданностями, ту пестроту впечатлений, которую нередко приносит с собой бродяжничество. Сама философия бродяжничества, как ее развивает Промтов такова:

«Вы должны понять это – в бродяжьей жизни есть нечто всасывающее, поглощающее. Приятно чувствовать себя свободным от обязанностей от разных маленьких веревочек, связывающих твое существование среди людей… от всяких мелочишек до того облепляющих твою жизнь, что она становится уже не удовольствием, а скучной ношей… тяжелым лукошком обязанностей… вроде обязанности одеваться – прилично говорить – прилично… и все делать так, как принято, а не так, как тебе хочется. При встрече со знакомыми нужно, как это принято, сказать ему – здравствуй! а не – издохни! – как это иногда хочется сказать.