Психопомп

Взгляни на меня, призывал сына Лоллий. Марк глядел на знакомое до малейших черт лицо отца и втайне поражался работе времени, которое, как безжалостный художник, углубляло морщины, лишало глаза блеска и не жалело белого цвета для волос на голове, бровей и бородки. Лицо старого человека было перед ним, и его сердце дрогнуло от наплыва любви, жалости и предчувствия скорой разлуки. И скажи: кто перед тобой?! Риторический вопрос, ответил Марк, но если ты настаиваешь, скажу: отца родного я вижу, и, слава Богу, в добром здравии. Нет, произнес Лоллий, не совсем так. Ты видишь перед собой человека, который обманывал себя и других, называясь писателем. Ты видишь – он глубоко вздохнул – неудачника. Марк хотел было сказать, что напрасно папа посыпает себе голову пеплом, но Лоллий запрещающим жестом выставил перед собой обе ладони. Не возражай! Ты посмотрел на меня – теперь посмотри в лицо правде. У настоящего писателя должны быть гонорары. Лев Толстой – да славится его имя в веках! – получил за «Анну Каренину» двадцать тысяч рублей. На эти деньги он мог бы купить дом в Москве – клади двенадцать тысяч, дубовую рощу в Рязанской губернии – пять тысяч, дрожки с верхом – шестьсот рублей, бричку без рессор – триста рублей и еще всякой всячины. И если бы Лев Николаевич оказался перед необходимостью срочно раздобыть эти проклятые деньги, разве стал бы он терзать себя мучительными размышлениями, к кому обратиться, у кого бы занять, и, отчаявшись, разве стал бы подумывать, а не совершить ли нынче ночью налет на банк? – нет, сын мой, он просто-напросто выложил бы эти пятьдесят тысяч зелени и сказал бы этому уроду: на, подавись. А так называемый писатель Лоллий Питовранов? Нет у него ни ста тысяч, ни десяти, ни даже пяти, а в лучшем случае он наскребет тыщу, от силы – две. Не Лев Толстой, кто спорит. Но хотя бы ради самоуважения разве не должен был бы он иметь в загашнике энную сумму, которую он смог бы положить на алтарь спасения бедной девочки? Или надо презреть риски и двинуться к Владимиру Исааковичу, по пятницам устраивавшему в своей малюсенькой квартирке на Волгоградском катран, дабы поставить на кон все имеющиеся гроши с прельстительной мыслью сорвать вдесятеро больше? Чтоб отыграть именье, иль проиграть уж и жену. Вот-вот. Просить взаймы? Лоллий произвел смотр приятелям. Знакомых ему писателей он вычеркнул сразу: некредитоспособны. Он перебрал остальных. Аскеров? – и подходить нечего: удавится за копейку; Петр Иванович? – ну, может быть, тысяч пять, не больше, да больше у него и нет; Чернов? – миллионер, собака, знакомы со школьных лет, но где сядешь, там и слезешь; Аркадий? – вряд ли. Он затосковал. Хоть вой. Есть в людех всего много, да нам не дадут, а сами умрут. Марк сказал угрюмо, а если прижать эту сволочь. Невинному человеку тюрьмой грозит. Написать в газету. Лоллий пожал плечами. Вряд ли. Сумку с кокаином у кого нашли? Это не ее сумка! – вскипел Марк. А ты докажи, беспощадно ответил Лоллий. А если и докажешь, он только руками разведет – ошибочка, мол, вышла. Он деньги вымогает! – почти крикнул Марк. А вот это ты не докажешь, усмехнулся Лоллий. Он тебя еще и за клевету привлечет. Хорошо, зловеще посулил Марк, я с ним поговорю. Не вздумай, предостерег Лоллий. Плохо кончится. Что же мне делать? – беспомощно проговорил Марк.