Психопомп

Карандин-младший, как, может быть, вы успели заметить, отличался похвальным упорством в достижении поставленной цели. Он уже не испытывал угрызений совести, как, мол, так, родной отец и так далее. В качестве отца Лаврентий Васильевич исчез в сознании сына безболезненно и легко, хотя бы потому, что родственные связи давно отсохли и, подобно омертвевшим корням, перестали питать отношения отца и сына простыми человеческими чувствами, привязанностью, состраданием и участием. (Заметьте – о любви мы не говорим вообще.) Отец стал подобен валуну, который скатился со склона горы и, мешая движению, лег посреди дороги. Пришла пора от него избавиться. Нужны были исполнители, и в разговорах со знакомыми он принялся с чрезвычайной осторожностью подводить к теме убийств вообще и в особенности – убийств, представленных как роковой сбой организма. Однако никто не вспоминал ничего такого, что могло бы пригодиться младшему Карандину. Это понятно: если уход человека из жизни признан ненасильственным, то о каком убийстве могла идти речь? Именно в этом была загвоздка. Когда шито-крыто, то не убийство; когда торчат уши отравления или, скажем, асфиксии, то выслушивать дальнейшее можно было лишь с целью научиться избегать опасных промахов. Подозрения?! – воскликнул однажды в курилке старший специалист Аскольдов, высокий, тощий и мрачный человек, которого за глаза называли «Аскольдова могила». Да засуньте их туда, куда мартышка засовывает орехи. Карандин-младший в то время усиленно боролся с вредной привычкой и в курилку заходил с понятной нам целью. Вы хотя бы представляете, сколь вескими должны быть основания для возбуждения дела, повторного вскрытия и тем более эксгумации. Не тревожьте понапрасну праха мертвых; пусть спокойно тлеют в своих гробах или серым пеплом покоятся в своих урнах. Пару лет назад погиб известный артист. Аскольдов назвал фамилию. Все вспомнили артиста и отдали ему должное за отлично сыгранные роли. Там все указывало на убийство – погром в квартире, кровоподтеки на лице, синяки на руках, вот здесь, – Аскольдов показал запястья обеих рук. Каково же было возмущение его друзей и поклонников, когда следствие отвергло убийство и причиной смерти назвало острую сердечную недостаточность на фоне потасовки и алкогольного опьянения. Что ж скрывать: он пил побольше и почаще, чем мы с вами. Но драка?! Миролюбивейший был человек в любом состоянии; а во хмелю готов был обнять весь мир. Длинное лицо Аскольдова с тонким носом и тонкими же губами большого рта помрачнело более обыкновенного. Он закурил – а курил он, представьте, пролетарский «Беломор», – вдохнул, выдохнул и с отвращением сказал, что либо очень большие деньги, либо быстро исчезающий яд. Во всяком случае, ничего не обнаружила и повторная экспертиза. Так и погребли. Но каковы умельцы! Следа от укола не осталось. Не обязательно укол, осторожно высказался Карандин. Может быть, таблетка. Аскольдов нехотя кивнул. Может быть. Взглянув на недокуренную папиросу, он швырнул ее в урну, сказал на прощание: ну и гадость, сплюнул и собрался покинуть общество. Карандин его остановил. А подозреваемые? Есть кто-нибудь? Аскольдов поморщился. Не пойман – не вор, но был у него приятель из новых русских… сделал состояние на толлинге. Знаете, должно быть: нам из-за рубежа бокситы, обратно – готовый алюминий. Кровавый бизнес. Девять трупов за последний год. Артист наш крупно у него одолжился, а отдать… Аскольдов развел руками. Просил отсрочить – отсрочили, но поставили счетчик. Ну и… Нехорошая история. Темная. Темнее ночи. Алюминий, задумчиво произнес Карандин. Не Ковалев ли Петр Петрович этот безжалостный заимодавец? Аскольдов взглянул на него, усмехнулся и вышел. Он, надо полагать, и без того крыл себя за излишнюю откровенность.